Перед вами – краткое содержание (краткий пересказ сюжета) повести И.С. Тургенева «Ася». Надеюсь, краткое содержание повести поможет вам подготовится к уроку русской литературы.

Краткие сведения о повести : Повесть Тургенева «Ася» написана в 1857 году, впервые опубликована в 1858 году в первом номере журнала «Современник».

АСЯ – краткое содержание по главам.

Ася. Глава 1. Краткое содержание

Главный герой повести назван Н. Н. Он расска­зывает о том, что с ним случилось когда-то. В то время ему было лет двадцать пять. По его собст­венным словам, он «только что вырвался на волю и уехал за границу ». Молодой человек очень хотел «посмотреть на мир божий », Н. Н. говорит о себе в тот период:

«Я был здоров, молод, весел, деньги у меня не переводились, заботы еще не успели за­вестись - я жил без оглядки, делал, что хотел, процветал, одним словом. Мне тогда и в голову не приходило, что человек не растение и процветать ему долго нельзя. Молодость ест пряники золоче­ные, да и думает, что это-то и есть хлеб насущ­ный; а придет время - и хлебца напросишься».

Молодой человек много путешествовал, заводил новые знакомства. Его жизнь была легка и безза­ботна. Н. Н. обосновался в немецком небольшом городке 3., который располагался на левом берегу Рейна.

В этот период Н. Н. хотел остаться один, его тя­готили мрачные мысли. Он недавно познакомился с молодой женщиной, вдовой. «Она была очень хо­роша собой и умна, кокетничала со всеми ». Но она предпочла другого человека. Н. Н. не был слишком сильно расстроен, но некоторое время желал по­быть в одиночестве.

Городок, где главный герой обосновался, был очень привлекательным:

«Городок этот мне пон­равился своим местоположением у подошвы двух высоких холмов, своими дряхлыми стенами и баш­нями, вековыми липами, крутым мостом над свет­лой речкой, впадавшей в Рейн, - а главное, своим хорошим вином».

На другом берегу Рейна был расположен горо­док Л. Однажды Н. Н. сидел на скамейке и слушал музыку, которая доносилась из города Л. Н. Н. спро­сил у прохожего, что происходит в другом город­ке. Прохожий ответил, что это студенты «приеха­ли на коммерш ».

Н. Н. переправился на другой берег.

Ася. Глава 2. Краткое содержание

Коммерш - это «особенного рода торжественный пир, на ко­торый сходятся студенты одной земли или брат­ства». На празднике Н. Н. услышал русскую речь. Он познакомился с молодым человеком Гагиным и его сестрой Асей. Новые знакомые пригласили Н. Н. к себе в гости.

Новые знакомые очень понравились Н. Н. И Га­гин, и его сестра Ася, или Анна (таким было ее полное имя), произвели на главного героя самое благоприятное впечатление. Дом, в котором они жили, также очень понравился Н. Н.

Ася была очень подвижной.

«Ни одно мгновенье она не сидела смирно; вставала, убегала в дом, при­бегала снова, напевала вполголоса, часто смеялась, и престранным образом: казалось, она смеялась не тому, что слышала, а разным мыслям, прихо­дившим ей в голову. Ее большие глаза глядели прямо, светло, смело, но иногда веки ее слегка щу­рились, и тогда взор ее внезапно становился глу­бок и нежен».

Н. Н. был в гостях часа два. Потом он решил от­правиться домой. Молодой человек был счастлив, новое знакомство порадовало его. В этот вечер он уже не вспоминал о той вдове, которая так долго занимала его сердце.

Ася. Глава 3. Краткое содержание.

На следующий день к Н. Н. пришел в гости Га­гин. Во время обычной, ничего не значащей бесе­ды он рассказывал о своих планах на будущее. Н. Н., в свою очередь, поведал о несчастной любви, ко­торая уже, впрочем, перестала занимать его. Га­гин приглашает Н. Н. посмотреть этюды.

Работы Гагина показались Н. Н. небрежными, неверными. Он открыто высказал свое мнение. Ав­тор этюдов согласился:

« Да, да, - подхватил он со вздохом, - вы правы; все это очень плохо и нез­рело, что делать! Не учился я как следует, да и про­клятая славянская распущенность берет свое. Пока мечтаешь о работе, так и- паришь орлом: землю, кажется, сдвинул бы с места - а в исполнении тот­час слабеешь и устаешь».

Ася. Глава 4. Краткое содержание.

После разговора Гагин и Н. Н. ушли разыскивать Асю. Они нашли девушку на развалинах. Ася сидела прямо над пропастью. Н. Н. упрекнул девуш­ку в неосторожности. Но Гагин предостерег его, сказал, что, если Асе делать замечания, она может взобраться даже на башню.

Н. Н. приходит к выводу, что в Асе есть «что-то напряженное, не совсем естественное ». «Она хочет удивить нас », - так думал главный герой. И он не понимает, зачем нужны такие детские выходки. Девушка словно угадывает его мысли. Она ведет себя эксцентрично.

Например, Ася купила у старушки, которая тор­говала рядом, стакан воды. И вдруг заявила, что не хочет пить, а собирается полить цветы, расту­щие вокруг.

После этого девушка

«с стаканом в руке, пус­тилась карабкаться по развалинам, изредка оста­навливаясь, наклоняясь и с забавной важностью роняя несколько капель воды, ярко блестевших на солнце».

Н. Н. не может не признать, что дви­жения девушки милы. Но он все равно не может понять смысла ее действий. Она как будто рада пугать тех, кто находится вокруг, ведь она под­вергает себя опасности упасть и разбиться. Весь вид Аси словно говорил: «Вы находите мое пове­дение неприличным; все равно, я знаю, вы мной любуетесь ».

Гагин купил кружку пива и предложил тост за даму сердца Н. Н. Ася поинтересовалась, есть ли она, т. е., эта дама, на самом деле. Гагин ответил, что такая дама есть у каждого. Ася сначала сму­тилась, но потом стала смотреть на всех вызы­вающе, почти дерзко.

Девушка ведет себя странно; даже прохожие обращают внимание на ее поведение. Но после возвращения домой Ася изменилась.

«…Она тот­час ушла к себе в комнату и появилась только к самому обеду, одетая в лучшее свое платье, тща­тельно причесанная, перетянутая и в перчатках».

Н. Н. понял, что девушка хотела «разыграть но­вую роль - роль приличной и благовоспитанной барышни ».

Н. Н. обратил внимание, что Гагин потакал ей во всем. После обеда Ася попросила у Гагина раз­решения отправиться в гости к фрау Луизе, ста­рушке, вдове бывшего здешнего бурмистра. Гагин разрешил ей пойти.

Н. Н. остался вместе с Гагиным. По ходу разго­вора Гагин все лучше и лучше узнавал своего но­вого знакомого. И чем больше он его узнавал, тем сильнее привязывался. Н. Н. понял, что Гагин - простой, честный, искренний человек. Н. Н. обра­тил внимание, что он умен, мил, но в нем нет осо­бой энергии, силы, которая отличает незаурядную личность. Н. Н. подумал о том, что из Гагина вряд ли получится хороший художник, потому что тот не привык трудиться. Но, несмотря на все это, но­вый знакомый показался Н. Н. прекрасным чело­веком.

Н. Н. и Гагин беседовали почти четыре часа. Когда солнце село, Гагин предложил Н. Н. прово­дить его. По дороге он решил зайти к фрау Луи­зе, чтобы узнать, где Ася.

Когда они подошли к дому старушки, Ася вы­глянула из окна, бросила Гагину веточку герани и предложила: «… вообрази, что я дама твое­го сердца ».

Гагин отдал ветку Н. Н. Тот сунул ее в карман. Когда Н. Н. шел домой, то чувствовал на сердце странную тяжесть. Он затосковал по России. В это же время молодой человек осознал, что уже не вспоминает о той молодой вдове, которая разбила его сердце. Все его помыслы были направлены на Асю. У него появились мысли о том, что Ася сов­сем не сестра Гагину.

Ася. Глава 5. Краткое содержание.

На следующее утро Н. Н. опять отправился к Га­гину. Ему хотелось видеть Асю. Когда Н. Н. увидел ее, она показалась ему простой русской девуш­кой, «чуть не горничной ». Ася была одета в ста­ренькое платье, прическа также была очень прос­той. Ася шила. Весь ее вид говорил о скромности и простоте.

Н. Н. и Гагин отправились писать этюды. Гагин предложил Н. Н. сопровождать его, чтобы тот в слу­чае необходимости дал хороший совет.

Во время работы приятели снова говорили об ис­кусстве. Разговор был пустым и бессмысленным. После возвращения Н. Н. увидел, что Ася также занимается шитьем. Она была скромна, тиха, ее по­ведение не было вызывающим. Н. Н. подумал, что эта девушка - настоящий хамелеон. Также он сно­ва начал размышлять о том, кем Ася приходится Гагину.

Ася. Глава 6. Краткое содержание.

В течение следующих двух недель Н. Н. каж­дый день бывал в гостях у Гагиных, но Ася словно избегала его. Теперь она уже не шалила, как преж­де. Н. Н. казалось, что Ася чем-то смущена или огорчена. Н. Н. обратил внимание, что девушка хорошо знает и французский, и немецкий языки. Но тем не менее воспитание Аси нельзя назвать хорошим и правильным. О своей жизни девушка говорила очень мало, на вопросы отвечала нео­хотно. Но Н. Н. узнал, что в России она долго жила в деревне.

Н. Н. с интересом наблюдает за Асей. Ее пове­дение кажется ему странным, но именно это и вы­зывает сильнейшее любопытство. К тому же Н. Н. видит, что Гагин относится к Асе совсем не так, как обычно обращаются с сестрами.

Однажды Н. Н. нечаянно подслушал разговор между Гагиным и Асей:

Нет, я никого не хочу любить, кроме тебя, нет, нет, одного тебя я хочу любить - и навсегда.

Полно, Ася, успокойся, - говорил Гагин, - ты знаешь, я тебе верю.

Во время разговора Ася целовала Гагина, при­жималась к нему очень нежно. Н. Н. подумал, что его новые знакомые притворяются братом и сест­рой, но не мог догадаться, зачем им нужно было устраивать этот спектакль.

Ася. Глава 7. Краткое содержание.

На следующий день Н. Н. отправился пешком в горы. Здесь он был намерен остаться на некоторое время. Молодой человек не хотел видеться с Гаги­ными. Он был несколько обижен их обманом, ведь никто не заставлял их называться родственниками.

Н. Н. «бродил не спеша по горам и долинам, заси­живался в деревенских харчевнях, мирно беседуя с хозяевами и гостями, или ложился на плоский согретый камень и смотрел, как плыли облака, бла­го погода стояла удивительная».

В горах Н. Н. про­вел три дня. После возвращения Н. Н. нашел записку от Га­гина. Тот удивлялся его исчезновению. Он просил прийти к ним, как только вернется.

Ася. Глава 8. Краткое содержание

Н. Н. принял приглашение. Гагин встречает его с радостью. Но Ася снова ведет себя неестественно, на что Н. Н. сразу обращает внимание. Гагин смутился от по­ведения девушки, назвал ее сумасшедшей и по­просил Н. Н. извинить ее.

Несмотря на то что Н. Н. уже привык к выходкам Аси, ее поведение не может не коробить его. Одна­ко молодой человек делает вид, будто не обраща­ет внимания на эти странности, и рассказывает Гагину о своем путешествии. В процессе разгово­ра Ася несколько раз заходила в комнату и снова убегала и через некоторое время Н. Н. решил вер­нуться домой. Гагин пошел его провожать. Перед уходом Ася подошла к Н. Н. и протянула ему ру­ку. Тот пожал ей пальцы и слегка поклонился.

По дороге Гагин спрашивает у Н. Н., какого он мнения об Асе и не находит ли он ее странной. Н. Н. честно отвечает, что выходки девушки не могут не бросаться в глаза. Разговор кажется Н. Н. со­вершенно неожиданным. Гагин оправдывается, что у Аси доброе сердце, но «голова бедовая», объясняет, что девушку нельзя ни за что винить. Гагин предлагает рассказать историю Аси. Н. Н. с инте­ресом слушает его.

Гагин говорит, что Ася - его сестра. Отец Га­гина был добрым, умным, но очень несчастным человеком. Он женился по любви. Но жена, мать Гагина очень рано умерла. Мальчику на тот мо­мент было всего шесть месяцев. Убитый горем, отец отправился в деревню и оставался там в те­чение двенадцати лет. Отец сам воспитывал сына. У него не было намерения с ним расставаться. Од­нако в деревню приехал родной брат отца, он был важным человеком в Петербурге. Дядя стал убеж­дать отца отдать мальчика ему на воспитание. Дя­дя заверил отца, что юноша должен вращаться в обществе.

Отец с трудом, но согласился со своим братом. После прибытия в Петербург Гагин поступил в юн­керскую школу, потом перешел в гвардейский полк. Он ежегодно ездил на несколько недель в де­ревню, чтобы повидаться с отцом. Тот был всегда очень грустным и задумчивым. Однажды во вре­мя приезда Гагин увидел в доме отца девочку лет десяти. Это была Ася. Отец объяснил, что он взял сироту на воспитание. Девочка была дика, молча­лива. Гагин на нее не обратил особого внимания.

Случилось так, что Гагин не был у отца три-четыре года. Это было связано со службой. Связь с от­цом поддерживалась только благодаря письмам.

Однажды Гагин получил письмо от приказчи­ка. Тот сообщил о смертельной болезни отца. По­сле приезда отец обратился к сыну с последней просьбой. Он велел привести Асю и сказал Гаги­ну, что это его сестра.

После смерти отца Гагин узнал, что Ася была дочерью его отца и бывшей горничной его матери. Отец хотел жениться на матери Аси, но она была против этого. Татьяна, мать Аси, умерла несколь­ко лет назад, после этого отец взял Асю в дом. Он и раньше собирался сделать это, но Татьяна не соглашалась.

Отец очень любил Асю.

«Ася скоро поняла, что она главное лицо в доме, она знала, что барин ее отец; но она так же скоро поняла свое ложное по­ложение; самолюбие развилось в ней сильно, недо­верчивость тоже; дурные привычки укоренялись, простота исчезла. Она хотела заставить целый мир забыть ее происхождение; она и стыдилась своей матери, и стыдилась своего стыда, и гордилась ею».

Двадцатилетний Гагин оказался с тринадцати­летней сестрой на руках. Он очень привязался к девочке, и она отвечала ему тем же. Гагин при­вез сестру в Петербург. Поскольку он был занят, то поместил девочку в один из лучших пансионов. Ася понимала, что это необходимо. Но в пансионе ей было очень тяжело. Там она заболела и чуть не умерла. Однако девочка провела в пансионе четыре года. Несмотря на строгое воспитание, она ничуть не изменилась. Начальница пансиона неоднократ­но жаловалась Гагину на Асю.

Отношения в пансионе у девушки не склады­вались, несмотря на то что она была очень умной и способной, училась лучше всех. У Аси не было подруг.

Когда девушке исполнилось семнадцать лет, Га­гин решил выйти в отставку, забрать сестру и от­правиться за границу. Именно так он и сделал.

Рассказав эту историю, Гагин попросил Н. Н. не судить Асю слишком строго, потому что она «хоть и притворяется, что ей все нипочем, - мнением каждого дорожит, вашим же в особенности».

Гагин говорит о том, что Ася, безусловно, име­ет свои странности. Например, недавно она стала его уверять, что любит только его и будет любить всегда, Н. Н. спросил приглянулся ли Асе кто-ни­будь в Петербурге. Гагин ответил, что «Асе нужен герой, необыкновенный человек - или живопис­ный пастух в горном ущелье». Поскольку такие люди девушке не встречались, то она еще не зна­ет любви.

Н. Н. после рассказа Гагина почувствовал себя почти счастливым. Гагин и его собеседник верну­лись домой. Ася была бледна, взволнованна. Н. Н. понял, что девушка привлекает его, теперь он ду­мает только о ней.

Ася. Главы 9 — 10. Краткое содержание

Н.Н. предложил Асе прогуляться по виноградни­ку. Девушка согласилась. Во время прогулки они разговаривали. Ася спросила у Н. Н., что ему нравит­ся в женщинах. Этот вопрос Н. Н. показался стран­ным. Ася смутилась.

Н. Н. понял, насколько Ася - романтичная на­тура. Повседневность, будничность угнетают ее.

Н. Н. понимает, что в нем зарождается любовь. На следующий день Н. Н. снова пришел к Гаги­ным. Ася смутилась, увидев его. Н. Н. заметил, что девушка принарядилась. Но она была печальной. Гагин занимался своими рисунками. Ася говорит о том, что когда она жила с матушкой, то ничему не училась. И теперь не умеет рисовать, не умеет играть на фортепьяно, даже шьет плохо. Н. Н. ус­покаивает ее, говорит о том, что она умна, образо­ванна, много читает. Ася говорит, что сама не зна­ет, что у нее в голове. Она боится, что с ней будет скучно.

Ася уходит, потом возвращается и спрашивает:

Послушайте, - если б я умерла, вам было бы жаль меня?

Ее мысли пугают Н. Н. Девушка говорит, что часто думает о скорой смерти. Ася была «печаль­ной и озабоченной ». Она выразила беспокойство, что Н. Н. считает ее легкомысленной.

Ася. Главы 11 — 13. Краткое содержание

Н. Н. задумывается по дороге домой, что Ася, вполне возможно, любит его. Однако эти мысли ка­жутся ему самому неправдоподобными. Молодой человек не может не думать о девушке. На сле­дующий день Ася плохо себя чувствовала, у нее бо­лела голова. Н. Н. был вынужден уйти.

На следующее утро молодой человек гулял по городу. Его нашел мальчик и передал записку. Пос­лание было от Аси.

Она приглашала его к четырем часам к камен­ной часовне. Н. Н. пришел домой, «сел и задумался». Он был взволнован запиской от девушки. Внезап­но пришел Гагин. Он сказал, что Ася влюбилась в Н. Н.

Ася. Глава 14. Краткое содержание.

Гагин очень переживал из-за душевного состоя­ния своей сестры. Ведь Ася, несмотря на все свои выходки, была ему очень близким человеком. Га­гин рассказал, что Ася заболела от любви. Девуш­ка захотела немедленно уехать, чтобы не подвер­гать себя мучениям.

Гагин спросил у Н. Н., нравится ли ему Ася. И Н. Н. вынужден был признаться, что нравится, однако жениться он на ней не может. Во время беседы Гагин и Н. Н. пришли к выво­ду, что Н. Н. должен немедленно отправиться на свидание к девушке и поговорить с ней. Н. Н. очень переживает, но, зная характер Аси, совсем не го­рит желанием жениться на ней.

Ася. Глава 15. Краткое содержание.

По дороге Н. Н. снова встречает мальчишку, который передает ему другую записку от Аси. В записке девушке сообщала о перемене места свидания. Теперь встреча была назначена в доме фрау Луизы.

Ася. Глава 16. Краткое содержание.

Когда молодой человек встретился с Асей, между ними произошел серьезный разговор. Ася очень обаятельна, Н. Н. не может не поддаться ее очарованию. Однако он упрекает девушку в том, что она рассказала брату о своих чувствах. Н. Н. хочет сделать все возможное, чтобы девушка за­была о своей любви. Он убеждает ее в том. что необходимо расстаться. Ася подавлена, она пла­чет, ей очень тяжело. На самом деле Н. Н. словно играет роль.

Ведь именно от него зависит, будут ли отношения развиваться далее. Его пугает дикий необуздан­ный нрав Аси, поэтому он предпочел расстаться. Однако молодого человека не может не трогать иск­реннее чувство девушки.

Ася. Главы 17 — 18. Краткое содержание.

После разговора Н. Н. «выбрался из города и пус­тился прямо в поле». Он укорял себя за свое поведе­ние. Теперь Н. Н. сожалел о том, что потерял такую необыкновенную девушку. Когда настала ночь, мо­лодой человек отправился к дому Аси.

Однако Гагин с тревогой говорит, что Ася ис­чезла. Н. Н. вместе с Гагиным отправляются на по­иски девушки.

Ася. Глава 19. Краткое содержание.

Встревоженный Н. Н. чувствует ра­скаяние и даже любовь. Он искренне обеспокоен судьбой Аси.

Ася. Глава 20. Краткое содержание.

После долгих поисков молодой чело­век, взбираясь по тропинке, увидел свет в комнате Аси. Он немедленно отправился туда и узнал, что девушка вернулась.

Обрадованный, Н. Н. решил, что завтра утром он попросит руки Аси. Молодой человек предвку­шает свое скорое счастье. «Завтра я буду счаст­лив! У счастья нет завтрашнего дня; у него нет и вчерашнего; оно не помнит прошедшего, не ду­мает о будущем; у него есть настоящее - и то не день - а мгновенье».

Ася. Главы 21-22. Краткое содержание.

На следующее утро Н. Н. пришел к Гагиным. Его поразило одно обстоятельство: все окна в доме были открыты, дверь такжеа. Служанка сообщи­ла ему, что все уехали рано утром. Н. Н. передали письмо от Гагина.

В письме тот извинялся и прощался.

«Он начал с того, что просил не сердиться на него за внезапный отъезд; он был уверен, что, по зрелом соображе­нии, я одобрю его решение. Он не находил другого выхода из положения, которое могло сделаться за­труднительным и опасным».

Гагин писал:

«Есть предрассудки, которые я ува­жаю; я понимаю, что вам нельзя жениться на Асе. Она мне все сказала; для ее спокойствия я должен был уступить ее повторенным, усиленным прось­бам».

Письмо произвело на Н. Н. тягостное впечатле­ние. Гагин неправильно понял его в том, что каса­лось «предрассудков». Происхождение Аси совсем не имело значения для Н. Н. Но Гагин все истол­ковал по-своему.

Н. Н. отправился на поиски Гагиных. Он узнал, что они сели на пароход и поплыли вниз по Рейну. Перед отъездом фрау Луиза передала ему малень­кую записку от Аси. Девушка прощалась с ним. Н. Н. подавлен, он не знает, что делать. Он отпра­вился вслед за Гагиными. Но, увы, все поиски бы ли тщетными. Ему не удавалось отыскать Гагина и Асю.

Только однажды, несколько лет спустя, Н. Н. мельком увидел в вагоне женщину, которая на­помнила ему Асю. Однако он допускает, что это было случайное сходство. О судьбе Аси Н. Н. боль­ше ничего не узнал. Она навсегда осталась для него юной девочкой, которую он узнал в «лучшую по­ру» своей жизни.

Однако нельзя сказать, что Н. Н. долго тоско­вал по Асе:

«Я даже нашел, что судьба хорошо распорядилась, не соединив меня с Асей; я уте­шался мыслию, что я, вероятно, не был бы счаст­лив с такой женой».

Однако то чувство, которое вызвало в душе Н. Н. Ася, никогда более не повто­рилось. Н. Н. так и не женился, остался навек оди­ноким. Он всегда хранил записки от девушки и ту веточку, которую она бросила из окна.

Надеюсь, это краткое содержание повести Тургенева АСЯ помогло вам подготовиться к урокам по русской литературе.

Повесть «Ася» Тургенева была написана в 1857 году. В ней автор рассказывает о трагической любви 25-летнего светского мужчины и 17-летней деревенской девушки. Рассказ написан от первого лица, некого Н.Н., который вспоминает историю любви, приключившуюся с ним во времена его молодости.

На нашем сайте вы можете ознакомиться со списком героев и прочитать краткое содержание «Ася» по главам.

Главные герои

Ася (Анна) – главная героиня повести, незаконнорождённая дочь помещика и горничной Татьяны. Сирота, после смерти родителей ее воспитывает сводный брат (по линии отца), Гагин.

Н.Н. – главный герой, возлюбленный Аси. Мечтательный молодой человек испытывает к Асе любовные чувства.

Гагин – брат Аси, военный, художник-любитель. Уходит в отставку и отправляется с Асей путешествовать за границу.

Другие персонажи

Молодая вдова – о ней мы узнаем из воспоминаний Н.Н.. Уязвила самолюбие Н.Н., предпочтя его баварскому лейтенанту.

Фрау Луизе – престарелая вдова бургомистра в городе З., добрая и отзывчивая старушка, полюбившая Асю.

Глава 1

45-летний светский человек (господин Н.Н.) рассказывает историю, которая произошла 20 лет назад. В то время он был «здоров, молод, весел, деньги не переводились, заботы еще не успели завестись» . Первая любовь молодого человека оказалась безответной, легкомысленная вдова, всячески поощрявшая его, ушла другому мужчине, баварскому лейтенанту.

В поисках уединения, Н.Н. покидает страну и поселяется в городе З., где и размышляет о бездушной вдове. Однажды вечером, сидя на скамье и глядя на реку, он слышит с противоположного берега, где располагается город Л., звуки вальса. У прохожего он узнает, что это «студенты приехали на коммерш» . Заинтригованный, он переплавляется на другую сторону.

Глава 2

В толпе зрителей Н.Н. знакомится с двумя русскими, представившимися братом и сестрой. Добродушный Гагин сразу понравился Н.Н. «Есть на свете такие счастливые лица: глядеть на них всякому любо, точно они греют вас или гладят» . Девушка Ася показалась герою миловидной. Сокращенно ее портрет можно описать так: грациозно сложенная, «с почти детскими щечками и черными глазами» . Она не была похожа на брата. Новые знакомые пригласили Н.Н. в свой дом с живописным видом на Рейн.

За ужином Ася немного «дичилась» , но спустя время уже сама обращалась к Н.Н.. Весь вечер девушка вела себя непринужденно, «напевала вполголоса, часто смеялась» . Спустя два часа Ася, сославшись на усталость, ушла спать.

По пути домой герой почувствовал, что он счастлив, и уже дома, засыпая, заметил, как за весь день ни разу не подумал о своей жестокой возлюбленной.

Глава 3

Н. Н. посетил Гагин. Он рассказал о том, что хотел бы посвятить свою жизнь живописи. В ответ Н.Н. поведал историю своей несчастной любви. После беседы молодые люди отправились к Гагину смотреть этюды. От хозяйки они узнали, что Ася ушла на «развалины» , и отправились на ее поиски.

Глава 4

«Развалинами» местные жители называли черную четырехугольную башню, возвышавшуюся на вершине голой скалы. На груде обломков герои увидели женскую фигуру, в которой узнали Асю. «Она хочет удивить нас, – подумал Н.Н., – к чему это? Что за детская выходка?» .

Во время прогулки Ася случайно узнала о «даме сердца» господина Н.Н.

После трапезы Ася отправилась навестить фрау Луизе, а молодые люди остались вдвоем. Н.Н. постепенно привязался к честному, правдивому Гагину. «Не полюбить его не было возможности: сердце так и влеклось к нему» .

Спустя четыре часа, друзья направились к дому старушки Луизы, где Н.Н. попрощался с Асей.

В этот раз герой вернулся домой с плохим настроением. Он отыскал одну из записок коварной вдовы, но даже не раскрыл ее. Молодой человек думал об Асе, «капризной девочке с натянутым смехом…» . И впервые усомнился в том, что она приходится Гагину сестрой.

Глава 5

На следующий день, наблюдая за девушкой, он не увидел «ни тени кокетства, ни признака намеренно принятой роли» . Вечером, вернувшись домой, молодой человек не мечтал уже ни о чем. Однако, готовясь ко сну, он подумал: «Что за хамелеон эта девушка!… А все-таки она ему не сестра» .

Глава 6

Прошло две недели. Н.Н каждый день навещал Гагиных и всегда узнавал Асю с новой стороны. Она знала французский и немецкий языки, имела хорошее воспитание, но было очевидно, «что этот дичок недавно был привит» . Однажды, подойдя к калитке, Н.Н. услышал голоса, раздающиеся из беседки - Ася признавалась в любви Гагину. Н.Н. не решился к ним подойти и поспешил домой. По дороге он размышлял, для чего они столько времени обманывали его.

Глава 7

После бессонной ночи Н.Н. направился в горы, чтобы остаться наедине со своими мыслями. Он отсутствовал три дня, а вернувшись, находит послание от Гагина, в котором написано, что он очень расстроился из-за того, что Н.Н. не позвал его с собой в горы.

Глава 8

На следующий день в доме Гагиных наш герой рассказал о своих приключениях, однако, разговор не клеился. Ася не участвовала в беседе, а только «входила в комнату и убегала снова» . Провожая гостя, Гагин поведал ему историю своей семьи.

Он рано лишился матери. Отец занимался его воспитанием, пока мальчику не исполнилось 12 лет. В дальнейшем, брат его отца уговорил забрать племянника с собой в Петербург, где Гагин поступил в юнкерскую школу, затем был переведен в гвардейский полк. В первый раз он увидел Асю спустя 8 лет в доме его отца. Она была проворна и пуглива. Через четыре года, в свое очередное посещение родного дома, Гагин узнал от слуги Якова, что Ася – дочь его родителя и горничной Татьяны. После смерти отца, он взял ее на воспитание в Петербург.

Ася стеснялась своего происхождения и в первые дни даже боялась Гагина, но потом, увидев, что он ее принял и полюбил, к нему привязалась. Так как Гагин не мог жить вместе с сестрой, он отдал ее в пансион, в котором она проучилась до 17 лет. Затем Гагин ушел в отставку и вместе с сестрой покинул родную страну.

После беседы молодые люди вернулись в Л. Н.Н. осознал, что в девушке ему нравится не только ее необузданный нрав, но и душа.

Главы 9-10

Н.Н. отправляется с Асей на прогулку. Девушка цитирует строки из «Евгения Онегина» и говорит, что мечтала бы быть Татьяной. С присущей ей открытостью, она спрашивает Н.Н., что ему нравится в женщинах, а после сообщает, если бы они были птицами, то они бы утонули в синеве неба. Н.Н. замечает, что есть чувства, которые окрыляют и могут оторвать от земли, вот только «кажется, он до сих пор не летал» .
Они возвращаются домой. До самого вечера друзья весело проводят время. Во время вальса с Асей Н.Н. впервые улавливает в ее облике черты женственности. На обратном пути молодого мужчину одолевают чувства непонятной тревоги и счастья одновременно.

Главы 11-12

На следующий день молодой Н.Н. застал Гагина, выпачканного красками, перед полотном. В порывах вдохновения он активно размахивал кистью. Настроение Аси в этот день было переменчивым, то она была грустна и молчалива, то непринужденно беседовала с Н.Н. и весело смеялась. Её беспокоили мысли о том, что молодой человек, возможно, считает ее легкомысленной, но она уверяла, что была с ним всегда откровенна. Возвращаясь домой, молодой человек подумал: «Неужели она меня любит?» .

Глава 13

Этот вопрос волновал мужчину и на следующее утро. Он отправился в город Л., пробыл в доме Гагиных целый день. Ася появилась на минуту, «бледная, худенькая, с повязанным лбом» и предупредила, что ей нездоровится, после чего ушла к себе.

На другой день Н.Н. в полусознательном состоянии гулял по городу, мысли о девушке не покидали его. Неожиданно его окликнул мальчик и передал письмо от Аси, в котором девушка назначала ему встречу у каменной часовни по дороге к развалинам.

Глава 14

Вернувшись домой, молодой человек несколько раз прочитал записку. Неожиданно дверь отворилась, и вошел Гагин, из разговора с которым Н.Н. узнал, что Ася в него влюблена. Она призналась брату в этом прошлой ночью. Девушка расспрашивала, не рассказал ли он Н.Н. ее историю, боялась, что после этого он будет презирать ее. Девушка слезно просила им вместе уехать из этого города. Гагин решил перед отъездом переговорить с Н.Н. Он был уверен, что наш герой не женится на его сестре. Тот, в свою очередь, признался – ему нравится Ася, и попросил дать ему время все обдумать. После ухода Гагина, мужчина размышлял, как ему действовать дальше. «Жениться на семнадцатилетней девочке, с ее нравом, как это можно!» – думал он.

Глава 15

Н.Н. в назначенный час отправился на встречу. Однако, мальчик, встретивший его на противоположном берегу, передал, что «фрейлейн Annette» изменила место свидания и ждет его в доме у фрау Луизе.
Чувства боролись в нем, счастье, казалось, было совсем рядом, но ему нужно было сдержать данное брату слово. «Я не могу на ней жениться, – решил он, наконец, – она не узнает, что и я полюбил ее» .
Дверь открыла ему старушка и повела вверх, по крутой лестнице. На третьем этаже она указала ему на маленькую дверь.

Глава 16

Девушка сидела на стуле около окна. Она дрожала и боялась посмотреть на гостя. В робких движениях девушки было что-то трогательное. Решимость действовать по выбранному плану у Н.Н. пропала. Он ласково позвал ее по имени, Ася неуверенно подняла взгляд. «О, взгляд женщины, которая полюбила, - кто тебя опишет? Они молили, эти глаза, они доверялись, вопрошали, отдавались…» . Мужчина не смог сдержать чувств, нагнулся и приник к ее руке. «- Ваша… прошептала она чуть слышно» . Однако, мысль об обещании, данном Гагину, отрезвила молодого человека. Он признался Асе, что ее брат всё знает, «всё пропало» , и им следует расстаться. Девушка упала на колени и зарыдала, но вдруг «вскочила, с быстротою молнии бросилась к двери и исчезла…»

Главы 17-18

Мужчина долго блуждал по городу. «Разве я точно хотел такой развязки? Разве я в состоянии с ней расстаться? Разве я могу лишиться ее? Безумец! Безумец!» – повторял он. Н.Н. снова отправился в дом, где жила Ася. Его встретил Гагин и сказал, что она еще не вернулась от фрау Луизе. Молодые люди отправились ее искать. Чтобы быстрее найти, они решили разделиться.

Глава 19

Н.Н. искал ее всюду: обошел все улицы в городе, постоял у окна фрау Луизе, вернулся к берегу Рейна. Он кричал ее по имени, признавался, что любит и никогда с ней не расстанется. Аси нигде не было видно. Тогда он отправился к Гагину узнать, не нашел ли ее он.

Глава 20

В комнате Аси он увидел свет. Её брат заверил, что она вернулась, и все в порядке. Молодые люди распрощались. Выйдя, Н.Н. хотел было уже постучать к ней в окно, но решил отложить до завтра то, что хотел сказать. Он желал сделать ей предложение.

Он не помнил, как вернулся домой. Его несли «какие-то широкие, сильные крылья» . «Завтра я буду счастлив!» - думал он.

Главы 21-22

На другой день его встретила служанка и сказала, что Гагины уехали. Она вручила ему письмо, в котором «от Аси не было ни строчки» . Ему писал Гагин и просил не обижаться за их внезапный отъезд. «Есть предрассудки, которые я уважаю; я понимаю, что вам нельзя жениться на Асе» , – писал он.

Н.Н. узнал от хозяйки, что они в шесть утра сели на пароход, и отправился в контору, где Гагины брали билеты до Кельна. Одна мысль грела сердце Н.Н., нужно было обязательно отыскать их. Домой он шел мимо дома фрау Луизе. Неожиданно его окликнула старушка и вручила ему записку от Аси. «Прощайте, мы не увидимся более. Не из гордости я уезжаю, мне нельзя иначе. Вчера, когда я плакала перед вами, если б вы мне сказали одно слово, одно только слово - я бы осталась. Вы его не сказали. Видно, так лучше… Прощайте навсегда!» .

Одно слово… Со слезами на глазах он повторял его накануне, а ей так и не смог сказать!

В тот же день он отплыл в Кельн, где узнал, что они уехали в Лондон. Н.Н. отправился за ними, но поиски в Лондоне оказались напрасными. Он не увидел их более, не увидел Аси.

Завершая свой рассказ, Н.Н. признался, что он был молод, и впоследствии у него были женщины, но чувство, пробужденное в нем Асей, «то жгучее, нежное, глубокое чувство» , уже не повторилось.

Заключение

Краткий пересказ «Ася» подробно раскрывает тему любви, которая чиста, и ей чужды предрассудки. Ася открыла свои чувства Н.Н..От счастья главного героя отделяло всего лишь одно, так и не произнесенное им слово. Скорый отъезд Аси не дал ему второго шанса признаться ей в любви.

Автор призывает читателя быть счастливым именно сейчас. «У счастья нет завтрашнего дня; у него нет и вчерашнего; оно не помнит прошедшего, не думает о будущем; у него есть настоящее – и то не день, а мгновенье».

Тест по повести

Для проверки знаний краткого содержания пройдите этот небольшой тест.

Рейтинг пересказа

Средняя оценка: 4.7 . Всего получено оценок: 5341.

Мне было тогда лет двадцать пять, – начал Н.Н., – дела давно минувших дней, как видите. Я только что вырвался на волю и уехал за границу, не для того, чтобы «кончить мое воспитание», как говаривалось тогда, а просто мне захотелось посмотреть на мир божий. Я был здоров, молод, весел, деньги у меня не переводились, заботы еще не успели завестись – я жил без оглядки, делал, что хотел, процветал, одним словом. Мне тогда и в голову не приходило, что человек не растение и процветать ему долго нельзя. Молодость ест пряники золоченые, да и думает, что это-то и есть хлеб насущный; а придет время – и хлебца напросишься. Но толковать об этом не для чего.

Я путешествовал без всякой цели, без плана; останавливался везде, где мне нравилось, и отправлялся тотчас далее, как только чувствовал желание видеть новые лица – именно лица. Меня занимали исключительно одни люди; я ненавидел любопытные памятники, замечательные собрания, один вид лон-лакея возбуждал во мне ощущение тоски и злобы; я чуть с ума не сошел в дрезденском «Грюне Гевёлбе». Природа действовала на меня чрезвычайно, но я не любил так называемых ее красот, необыкновенных гор, утесов, водопадов; я не любил, чтобы она навязывалась мне, чтобы она мне мешала. Зато лица, живые, человеческие лица – речи людей, их движения, смех – вот без чего я обойтись не мог. В толпе мне было всегда особенно легко и отрадно; мне было весело идти, куда шли другие, кричать, когда другие кричали, и в то же время я любил смотреть, как эти другие кричат. Меня забавляло наблюдать людей… да я даже не наблюдал их – я их рассматривал с каким-то радостным и ненасытным любопытством. Но я опять сбиваюсь в сторону.

Итак, лет двадцать тому назад я проживал в немецком небольшом городке З., на левом берегу Рейна. Я искал уединения: я только что был поражен в сердце одной молодой вдовой, с которой познакомился на водах. Она была очень хороша собой и умна, кокетничала со всеми – и со мною грешным, – сперва даже поощряла меня, а потом жестоко меня уязвила, пожертвовав мною одному краснощекому баварскому лейтенанту. Признаться сказать, рана моего сердца не очень была глубока; но я почел долгом предаться на некоторое время печали и одиночеству – чем молодость не тешится! – и поселился в З.

Городок этот мне понравился своим местоположением у подошвы двух высоких холмов, своими дряхлыми стенами и башнями, вековыми липами, крутым мостом над светлой речкой, впадавшей в Рейн, – а главное, своим хорошим вином. По его узким улицам гуляли вечером, тотчас после захождения солнца (дело было в июне), прехорошенькие белокурые немочки и, встретясь с иностранцем, произносили приятным голоском: «Guten Abend!» – а некоторые из них не уходили даже и тогда, когда луна поднималась из-за острых крыш стареньких домов и мелкие каменья мостовой четко рисовались в ее неподвижных лучах. Я любил бродить тогда по городу; луна, казалось, пристально глядела на него с чистого неба; и город чувствовал этот взгляд и стоял чутко и мирно, весь облитый ее светом, этим безмятежным и в то же время тихо душу волнующим светом. Петух на высокой готической колокольне блестел бледным золотом; таким же золотом переливались струйки по черному глянцу речки; тоненькие свечки (немец бережлив!) скромно теплились в узких окнах под грифельными кровлями; виноградные лозы таинственно высовывали свои завитые усики из-за каменных оград; что-то пробегало в тени около старинного колодца на трехугольной площади, внезапно раздавался сонливый свисток ночного сторожа, добродушная собака ворчала вполголоса, а воздух так и ластился к лицу, и липы пахли так сладко, что грудь поневоле все глубже и глубже дышала, и слово: «Гретхен» – не то восклицание, не то вопрос – так и просилось на уста.

Городок З. лежит в двух верстах от Рейна. Я часто ходил смотреть на величавую реку и, не без некоторого напряжения мечтая о коварной вдове, просиживал долгие часы на каменной скамье под одиноким огромным ясенем. Маленькая статуя мадонны с почти детским лицом и красным сердцем на груди, пронзенным мечами, печально выглядывала из его ветвей. На противоположном берегу находился городок Л., немного побольше того, в котором я поселился. Однажды вечером сидел я на своей любимой скамье и глядел то на реку, то на небо, то на виноградники. Передо мною белоголовые мальчишки карабкались по бокам лодки, вытащенной на берег и опрокинутой насмоленным брюхом кверху. Кораблики тихо бежали на слабо надувшихся парусах; зеленоватые волны скользили мимо, чуть-чуть вспухая и урча. Вдруг донеслись до меня звуки музыки: я прислушался. В городе Л. играли вальс; контрабас гудел отрывисто, скрипка неясно заливалась, флейта свистала бойко.

– Что это? – спросил я у подошедшего ко мне старика в плисовом жилете, синих чулках и башмаках с пряжками.

– Это, – отвечал он мне, предварительно передвинув мундштук своей трубки из одного угла губ в другой, – студенты приехали из Б. на коммерш.

«А посмотрю-ка я на этот коммерш, – подумал я, – кстати же я в Л. не бывал». Я отыскал перевозчика и отправился на другую сторону.

II

Может быть, не всякий знает, что такое коммерш. Это особенного рода торжественный пир, на который сходятся студенты одной земли или братства (Landsmannschaft). Почти все участники в коммерше носят издавна установленный костюм немецких студентов: венгерки, большие сапоги и маленькие шапочки с околышами известных цветов. Собираются студенты обыкновенно к обеду под председательством сениора, то есть старшины, – и пируют до утра, пьют, поют песни, Landesvater, Gaudeamus, курят, бранят филистеров; иногда они нанимают оркестр.

→ Ася - чтение

Ася

Мне было тогда лет двадцать пять, - начал Н.Н., дела давно минувших
дней, как видите. Я только что вырвался на волю и уехал за границу, не
для того, чтобы "окончить мое воспитание", как говаривалось тогда, а
просто мне захотелось посмотреть на мир божий. Я был здоров, молод, ве-
сел, деньги у меня не переводились, заботы еще не успели завестись - я
жил без оглядки, делал, что хотел, процветал, одним словом. Мне тогда и
в голову не приходило, что человек не растение и процветать ему долго
нельзя. Молодость ест пряники золоченые, да и думает, что это-то и есть
хлеб насущный; а придет время - и хлебца напросишься. Но толковать об
этом не для чего.
Я путешествовал без всякой цели, без плана; останавливался везде, где
мне нравилось, и отправлялся тотчас далее, как только чувствовал желание
видеть новые лица - именно лица. Меня занимали исключительно одни люди;
я ненавидел любопытные памятники, замечательные собрания, один вид
лон-лакея возбуждал во мне ощущение тоски и злобы; я чуть с ума не сошел
в дрезденском "Грюне Гевелбе". Природа действовала на меня чрезвычайно,
но я не любил так называемых ее красот, необыкновенных гор, утесов, во-
допадов; я не любил, чтобы она навязывалась мне, чтобы она мне мешала.
Зато лица, живые человеческие лица - речи людей, их движения, смех - вот
без чего я обойтись не мог. В толпе мне было всегда особенно легко и от-
радно; мне было весело идти туда, куда шли другие, кричать, когда другие
кричали, и в то же время я любил смотреть, как эти другие кричат. Меня
забавляло наблюдать людей... да я даже не наблюдал их - я их рассматри-
вал с каким-то радостным и ненасытным любопытством. Но я опять сбиваюсь
в сторону.
Итак, лет двадцать тому назад я жил в немецком небольшом городке З.,
на левом берегу Рейна. Я искал уединения: я только что был поражен в
сердце одной молодой вдовой, с которой познакомился на водах. Она была
очень хороша собой и умна, кокетничала со всеми - и со мною, грешным, -
сперва даже поощряла меня, а потом жестоко меня уязвила, пожертвовав
мною одному краснощекому баварскому лейтенанту. Признаться сказать, рана
моего сердца не очень была глубока; но я почел долгом предаться на неко-
торое время печали и одиночеству - чем молодость не тешится! - и посе-
лился в З.
Городок этот мне понравился своим местоположением у подошвы двух вы-
соких холмов, своими дряхлыми стенами и башнями, вековыми липами, крутым
мостом над светлой речкой, впадавшей в Рейн, - а главное, своим хорошим
вином. По его узким улицам гуляли вечером, тотчас после захождения солн-
ца (дело было в июне), прехорошенькие белокурые немочки и, встретясь с
иностранцем, произносили приятным голоском: "Guten Abend!" - а некоторые
из них не уходили даже и тогда, когда луна поднималась из-за острых крыш
стареньких домов и мелкие каменья мостовой четко рисовались в ее непод-
вижных лучах Я любил бродить тогда по городу; луна казалось, пристально
глядела на него с чистого неба; и город чувствовал этот взгляд и стоял
чутко и мирно, весь облитый ее светом, этим безмятежным и в то же время
тихо душу волнующим светом. Петух на высокой готической колокольне блес-
тел бледным золотом; таким же золотом переливались струйки по черному
глянцу речки; тоненькие свечки (немец бережлив!) скромно теплились в уз-
ких окнах под грифельными кровлями; виноградные лозы таинственно высовы-
вали свои завитые усики из-за каменных оград; что-то пробегало в тени
около старинного колодца на трехугольной площади, внезапно раздавался
сонливый свисток ночного сторожа, добродушная собака ворчала вполголоса,
а воздух так и ластился к лицу, и липы пахли так сладко, что грудь поне-
воле все глубже и глубже дышала, и слово "Гретхен" - не то восклицание,
не то вопрос - так и просилось на уста.
Городок З. лежит в двух верстах от Рейна. Я часто ходил смотреть на
величавую реку и, не без некоторого напряжения мечтая о коварной вдове,
просиживал долгие часы на каменной скамье под одиноким огромным ясенем.
Маленькая статуя мадонны с почти детским лицом и красным сердцем на гру-
ди, пронзенным мечами, печально выглядывала из его ветвей. На противопо-
ложном берегу находился городок Л., немного побольше того, в котором я
поселился. Однажды вечером я сидел на своей любимой скамье и глядел то
на реку, то на небо, то на виноградники. Передо мной белоголовые маль-
чишки карабкались по бокам лодки, вытащенной на берег и опрокинутой нас-
моленным брюхом кверху. Кораблики тихо бежали на слабо надувшихся пару-
сах; зеленоватые волны скользили мимо, чуть-чуть вспухая и урча. Вдруг
донеслись до меня звуки музыки; я прислушался. В городе Л. играли вальс;
контрабас гудел отрывисто, скрипка неясно заливалась, флейта свистала
бойко.
- Что это? - спросил я у подошедшего ко мне старика в плисовом жиле-
те, синих чулках и башмаках с пряжками.
- Это, - отвечал он мне, предварительно передвинув мундштук своей
трубки из одного угла губ в другой, - студенты приехали из Б. на ком-
мерш.
"А посмотрю-ка я на этот коммерш, - подумал я, - кстати же, я в Л. не
бывал". Я отыскал перевозчика и отправился на другую сторону.

Может быть, не всякий знает, что такое коммерш. Это особенного рода
торжественный пир, на который сходятся студенты одной земли или братства
(Landsmannschaft). Почти все участники в коммерше носят издавна установ-
ленный костюм немецких студентов: венгерки, большие сапоги и маленькие
шапочки с околышами известных цветов. Собираются студенты обыкновенно к
обеду под председательством сениора, то есть старшины, - и пируют до ут-
ра, пьют, поют песни, Landesvater, Gaudeamus, курят, бранят филистеров;
иногда они нанимают оркестр.
Такой точно коммерш происходил в г.Л. перед небольшой гостиницей под
вывескою Солнца, в саду, выходившем на улицу. Над самой гостиницей и над
садом веяли флаги; студенты сидели за столами под обстриженными липками;
огромный бульдог лежал под одним из столов; в стороне, в беседке из плю-
ща, помещались музыканты и усердно играли, то и дело подкрепляя себя пи-
вом. На улице, перед низкой оградой сада, собралось довольно много наро-
да: добрые граждане Л. не хотели пропустить случая поглазеть на заезжих
гостей. Я тоже вмешался в толпу зрителей. Мне было весело смотреть на
лица студентов; их объятия, восклицания, невинное кокетничанье молодос-
ти, горящие взгляды, смех без причины - лучший смех на свете - все это
радостное кипение жизни юной, свежей, этот порыв вперед - куда бы то ни
было, лишь бы вперед, - это добродушное раздолье меня трогало и поджига-
ло. "Уж не пойти ли к ним?" - спрашивал я себя...
- Ася, довольно тебе? - вдруг произнес за мной мужской голос по-русс-
ки
- Подождем еще, - ответил другой, женский голос на том же языке.
Я быстро обернулся... Взор мой упал на красивого молодого человека в
фуражке и широкой куртке; он держал под руку девушку невысокого роста, в
соломенной шляпе, закрывавшей всю верхнюю часть ее лица.
- Вы русские? - сорвалось у меня невольно с языка.
Молодой человек улыбнулся и промолвил:
- Да, русские.
- Я никак не ожидал... в таком захолустье, - начал было я.
- И мы не ожидали, - перебил он меня, - что ж? тем лучше. Позвольте
рекомендоваться: меня зовут Гагиным, а вот это моя... - он запнулся на
мгновение, - моя сестра. А ваше имя позвольте узнать?
Я назвал себя, и мы разговорились. Я узнал, что Гагин, путешествуя,
так же как и я, для своего удовольствия, неделю тому назад заехал в го-
родок Л., да и застрял в нем. Правду сказать, я неохотно знакомился с
русскими за границей. Я их узнавал даже издали по их походке, покрою
платья, а главное, по выраженью их лица. Самодовольное и презрительное,
часто повелительное, оно вдруг сменялось выражением осторожности и ро-
бости... Человек внезапно настораживался весь, глаз беспокойно бегал...
"Батюшки мои! не соврал ли я, не смеются ли надо мною", - казалось, го-
ворил этот уторопленный взгляд... Проходило мгновенье -- и снова восста-
новлялось величие физиономии, изредка чередуясь с тупым недоуменьем. Да,
я избегал русских, но Гагин мне понравился тотчас. Есть на свете такие
счастливые лица: глядеть на них всякому любо, точно они греют вас или
гладят. У Гагина было именно такое лицо, милое, ласковое, с большими
мягкими глазами и мягкими курчавыми волосами. Говорил он так, что даже
не видя его лица, вы по одному звуку его голоса чувствовали, что он улы-
бается.
Девушка, которую он назвал своей сестрой, с первого взгляда показа-
лась мне очень миловидной. Было что-то свое, особенное, в складе ее
смугловатого, круглого лица, с небольшим тонким носом, почти детскими
щечками и черными, светлыми глазами. Она была грациозно сложена, но как
будто не вполне еще развита. Она нисколько не походила на своего брата.
- Хотите вы зайти к нам? - сказал мне Гагин, - кажется, довольно мы
насмотрелись на немцев. Ася, пойдем домой?
Девушка утвердительно кивнула головой.
- Мы живем за городом, - продолжал Гагин, - в винограднике, в одино-
ком домишке, высоко. У нас славно, посмотрите. Хозяйка обещала пригото-
вить нам кислого молока. Теперь же скоро стемнеет, и вам лучше будет пе-
реезжать Рейн при луне.
Мы отправились. Через низкие ворота города (старинная стена из булыж-
ника окружала его со всех сторон, даже бойницы не все еще обрушились) мы
вышли в поле и, пройдя шагов сто вдоль каменной ограды, остановились пе-
ред узенькой калиткой. Гагин отворил ее и повел нас в гору по крутой
тропинке. С обеих сторон, на уступах, рос виноград; солнце только что
село, и алый тонкий свет лежал на зеленых лозах, на высоких тычинках, на
сухой земле, усыпанной сплошь крупным и мелким плитняком, и на белой
стене небольшого домика, с косыми черными перекладинами и четырьмя свет-
лыми окошками, стоявшего на самом верху горы, по которой мы взбирались.
- Вот и наше жилище! - воскликнул Гагин, как только мы стали прибли-
жаться к домику, - а вот и хозяйка несет молоко. Guten Abend, Madame!..
Мы сейчас примемся за еду; но прежде, - прибавил он, - оглянитесь... ка-
ков вид?
Вид был, точно, чудесный. Рейн лежал перед нами весь серебряный, меж-
ду зелеными берегами; в одном месте он горел багряным золотом заката.
Приютившийся к берегу городок показывал все свои дома и улицы; широко
разбегались холмы и поля. Внизу было хорошо, но наверху еще лучше: меня
особенно поразил чистота и глубина неба, сияющая прозрачность воздуха.
Свежий и легкий, он тихо колыхался и перекатывался волнами, словно и ему
было раздольнее на высоте.
- Отличную вы выбрали квартиру, - промолвил я.
- Это Ася ее нашла, - отвечал Гагин. - Ну-ка, Ася, - продолжал он, -
распоряжайся. Вели все сюда подать. Мы станем ужинать на воздухе. Тут
музыка слышнее. Заметили ли вы, - прибавил он, обратясь ко мне, - вблизи
иной вальс никуда не годится - пошлые, грубые звуки, - а в отдаленье, -
чудо! так и шевелит в вас все романтические струны.
Ася (собственное имя ее было Анна, но Гагин называл ее Асей, и уж вы
позвольте мне ее так называть) - Ася отправилась в дом и скоро вернулась
вместе с хозяйкой. Они вдвоем несли большой поднос с горшком молока, та-
релками, ложками, сахаром, ягодами, хлебом. Мы уселись и принялись за
ужин. Ася сняла шляпу; ее черные волосы, остриженные и причесанные, как
у мальчика, падали крупными завитками на шею и уши. Сначала она дичилась
меня; но Гагин сказал ей:
- Ася, полно ежиться! он не кусается.
Она улыбнулась и немного спустя уже сама заговаривала со мной. Я не
видел существа более подвижного. Ни одно мгновение она не сидела смирно;
вставала, убегала в дом и прибегала снова, напевала вполголоса, часто
смеялась, и престранным образом: казалось, она смеялась не тому, что
слышала, а разным мыслям, приходившим ей в голову. Ее большие глаза гля-
дели прямо, светло, смело, но иногда веки ее слегка щурились, и тогда
взор ее внезапно становился глубок и нежен.
Мы проболтали часа два. День давно погас, и вечер, сперва весь огнис-
тый, потом ясный и алый, потом бледный и смутный, тихо таял и переливал-
ся в ночь, а беседа наша все продолжалась, мирная и кроткая, как воздух,
окружавший нас. Гагин велел принести бутылку рейнвейна; мы ее роспили не
спеша. Музыка по-прежнему долетала до нас, звуки ее казались слаще и
нежнее; огни зажглись в городе и над рекою. Ася вдруг опустила голову,
так что кудри ей на глаза упали, замолкла и вздохнула, а потом сказала
нам, что хочет спать, и ушла в дом; однако я видел, как она, не зажигая
свечи, долго стояла за нераскрытым окном. Наконец, луна встала и заигра-
ла по Рейну; все осветилось, потемнело, изменилось, даже вино в наших
граненых стаканах заблестело таинственным блеском. Ветер упал, точно
крылья сложил, и замер; ночным, душистым теплом повеяло от земли.
- Пора! - воскликнул я, - а то, пожалуй, перевозчика не сыщешь.
- Пора, - повторил Гагин.
Мы пошли вниз по тропинке. Камни вдруг посыпались за нами: это Ася
нас догоняла.
- Ты разве не спишь? - спросил ее брат, но она, не ответив ему ни
слова, пробежала мимо.
Последние умирающие плошки, зажженные студентами в саду гостиницы,
освещали снизу листья деревьев, что придавало им праздничный и фантасти-
ческий вид. Мы нашли Асю у берега: она разговаривала с перевозчиком. Я
прыгнул в лодку и простился с новыми моими друзьями. Гагин обещал навес-
тить меня следующий день; я пожал его руку и протянул свою Асе; но она
только посмотрела на меня и покачала головой. Лодка отчалила и понеслась
по быстрой реке. Перевозчик, бодрый старик, с напряжением погружал весла
в темную воду.
- Вы в лунный столб въехали, вы его разбили, - закричала мне Ася.
Я опустил глаза; вокруг лодки, чернея, колыхались волны.
- Прощайте! - раздался опять ее голос.
- До завтра, - проговорил за нею Гагин.
Лодка причалила. Я вышел и оглянулся. Никого уж не было видно на про-
тивоположном берегу. Лунный столб опять тянулся золотым мостом через всю
реку. Словно на прощание примчались звуки старинного лансеровского валь-
са. Гагин был прав: я почувствовал, что все струны моего сердца задрожа-
ли в ответ на те заискивающие напевы. Я отправился домой через потемнев-
шие поля, медлено вдыхая пахучий воздух, и пришел в свою комнату весь
разнеженный сладостным томлением беспредметных и бесконечных ожиданий.
Я чувствовал себя счастливым... Но отчего я был счастлив? Я ничего не
желал, я ни о чем не думал... Я был счастлив.
Чуть не смеясь от избытка приятных и игривых чувств, я нырнул в пос-
тель и уже закрыл было глаза, как вдруг мне пришло на ум, что в течение
вечера я ни разу не вспомнил о моей жестокой красавице... "Что же это
значит? - спросил я самого себя. - Разве я не влюблен?" Но, задав себе
этот вопрос, я, кажется, немедленно заснул, как дитя в колыбели.

На другое утро (я уже проснулся, но еще не вставал) стук палки раз-
дался у меня под окном, и голос, который я тотчас признал за голос Гаги-
на, запел:
Ты спишь ли? Гитарой Тебя разбужу...
Я поспешил отворить ему дверь.
- Здравствуйте, - сказал Гагин, входя, - я вас раненько потревожил,
на посмотрите, какое утро. Свежесть, роса, жаворонки поют...
Со своими курчавыми блестящими волосами, открытой шеей и розовыми ще-
ками он сам был свеж, как утро.
Я оделся; мы вышли в садик, сели на лавочку, велели подать себе кофе
и принялись беседовать. Гагин рассказал мне свои планы на будущее: вла-
дея порядочным состоянием и ни от кого не завися, он хотел посвятить се-
бя живописи и только сожалел о том, что поздно хватился за ум и много
времени потратил по-пустому; я также упомянул о моих предположениях, да,
кстати, поведал ему тайну моей несчастной любви. Он выслушал меня со
снисхождением, но, сколько я мог заметить, сильного сочувствия к моей
страсти я в нем не возбудил. Вздохнувши вслед за мной два раза из вежли-
вости, Гагин предложил мне пойти к нему посмотреть его этюды. Я тотчас
согласился.
Мы не застали Асю. Она, по словам хозяйки, отправилась на "развали-
ну". Верстах в двух от города Л. находились остатки феодального замка.
Гагин раскрыл мне все свои картоны. В них было много жизни и правды,
что-то свободное и широкое; но ни один из них не был окончен, и рисунок
показался мне небрежен и неверен. Я откровенно высказал ему мое мнение.
- Да, да, - подхватил он со вздохом, - вы правы; все это очень плохо
и незрело, что делать! Не учился я как следует, да и проклятая славянс-
кая распущенность берет свое. Пока мечтаешь о работе, так и паришь ор-
лом; землю, кажется, сдвинул бы с места - а в исполнении тотчас слабеешь
и устаешь.
Я начал было ободрять его, но он махнул рукой и, собравши картоны в
охапку, бросил их на диван.
- Коли хватит терпенья, из меня выйдет что-нибудь, - промолвил он
сквозь зубы, - не хватит, останусь недорослем из дворян.Пойдемте-ка луч-
ше Асю отыскивать, - сказал он.
Мы пошли.

Дорога к развалине вилась по скату узкой лесистой долины; на дне ее
бежал ручей и шумно прядал через камни, как бы торопясь слиться с вели-
кой рекой, спокойно сиявшей за темной гранью круто рассеченных горных
гребней. Гагин обратил мое внимание на некоторые счастливо освещенные
места; в словах его слышался если не живописец, то уже наверное худож-
ник. Скоро показалась развалина. На самой вершине голой скалы возвыша-
лась четырехугольная башня, вся черная, еще крепкая, но словно разруб-
ленная продольной трещиной. Мшистые стены примыкали к башне; кое-где ле-
пился плющ; искривленные деревца свешивались с седых бойниц и рухнувших
сводов. Каменистая тропинка вела к уцелевшим воротам. Мы уже подходили к
ним, как вдруг впереди нас мелькнула женская фигура, быстро перебежала
по груде обломков и уселась на уступе стены, прямо над пропастью.
- А ведь это Ася! - воскликнул Гагин, - экая сумасшедшая!
Мы вошли в ворота и очутились на небольшом дворике, до половины за-
росшем дикими яблонями и крапивой. На уступе сидела, точно, Ася. Она по-
вернулась к нам лицом и засмеялась, но не тронулась с места. Гагин пог-
розил ей пальцем, а я громко упрекнул ее в неосторожности.
- Полноте, - сказал мне шепотом Гагин, - не дразните ее; вы ее не
знаете: она, пожалуй, еще на башню взберется. А вот вы лучше подивитесь
смышлености местных жителей.
Я оглянулся. В уголке, приютившись в крошечном деревянном балаганчи-
ке, старушка вязала чулок и косилась на нас через очки. Она продавала
туристам пиво, пряники и зельтерскую воду. Мы уместились на лавочке и
принялись пить из тяжелых оловянных кружек довольно холодное пиво. Ася
продолжала сидеть неподвижно, подобрав под себя ноги и закутавшись ки-
сейным шарфом; стройный облик ее отчетливо и красиво рисовался на ясном
небе; но я с неприязненным чувством посматривал на нее. Уже накануне за-
метил я в ней что-то напряженное, не совсем естественное... "Она хочет
удивить нас, - думал я, - к чему это? Что за детская выходка?" Словно
угадавши мои мысли, она вдруг бросила на меня быстрый и пронзительный
взгляд, засмеялась опять, в два прыжка соскочила со стены и, подойдя к
старушке, попросила у ней стакан воды.
- Ты думаешь, я хочу пить? - промолвила она, обращаясь к брату, -
нет; тут есть цветы на стенах, которые непременно полить надо.
Гагин ничего не ответил ей; а она, с стаканом в руке, пустилась ка-
рабкаться о развалинам, изредка останавливаясь, наклоняясь и с забавной
важностью роняя несколько капель воды, ярко блестевших на солнце. Ее
движения были очень милы, но мне по-прежнему было досадно на нее, хотя я
невольно любовался ее легкостью и ловкостью. На одном опасном месте она
нарочно вскрикнула и потом захохотала... Мне стало еще досаднее.
- Да она как коза лазит, - пробормотала себе под нос старушка, отор-
вавшись на мгновенье от своего чулка.
Наконец, Ася опорожнила весь свой стакан и, шаловливо покачиваясь,
возвратилась к нам. Странная усмешка слегка подергивала ее брови, ноздри
и губы; полудерзко, полувесело щурились темные глаза.
"Вы находите мое поведение неприличным, - казалось, говорило ее лицо
- все равно: я знаю, вы мной любуетесь".
- Искусно, Ася, искусно, - промолвил Гагин вполголоса.
Она вдруг как будто застыдилась, опустила свои длинные ресницы и
скромно подсела к нам, как виноватая. Я тут в первый раз хорошенько
рассмотрел ее лицо, самое изменчивое лицо, какое я только видел. Нес-
колько мгновений спустя оно уже все побледнело и приняло сосредоточен-
ное, почти печальное выражение; самые черты ее мне показались больше,
строже, проще. Она вся затихла. Мы обошли развалину кругом (Ася шла за
нами следом) и полюбовались видами. Между тем час обеда приближался.
Расплачиваясь со старушкой, Гагин спросил еще кружку пива и, обернувшись
ко мне, воскликнул с лукавой ужимкой:
- За здоровье дамы вашего сердца!
- А разве у него, - разве у вас есть такая дама? - спросила вдруг
Ася.
- Да у кого же ее нет? - возразил Гагин.
Ася задумалась на мгновение; ее лицо опять изменилось, опять появи-
лась на нем вызывающая, почти дерзкая усмешка.
На возвратном пути она пуще хохотала и шалила. Она сломала длинную
ветку, положила ее к себе на плечо, как ружье, повязала себе голову шар-
фом. Помнится, нам встретилась многочисленная семья белокурых и чопорных
англичанах; все они, словно по команде, с холодным изумлением проводили
Асю своими стеклянными глазами, а она, как бы им назло, громко запела.
Воротясь домой, она тотчас ушла к себе в комнату и появилась только к
самому обеду, одетая в лучшее свое платье, тщательно причесанная, пере-
тянутая и в перчатках. За столом она держалась очень чинно, почти чопор-
но, едва отведывала кушанья и пила воду из рюмки. Ей явно хотелось ра-
зыграть передо мною новую роль - роль приличной и благовоспитанной ба-
рышни. Гагин не мешал ей: заметно было, что он привык потакать ей во
всем. Он только по временам добродушно взглядывал на меня и слегка пожи-
мал плечом, как бы желая сказать: "Она ребенок; будьте снисходительны".
Как только кончился обед, Ася встала и, надевая шляпу, спросила Гагина:
можно ли ей пойти к фрау Луизе?
- Давно ли ты стала спрашиваться? - отвечал он со своей неизменной,
на этот раз несколько смущенной улыбкой, - разве тебе скучно с нами?
- Нет, но я вчера еще обещала фрау Луизе побывать у нее; притом же я
думала, что вам будет лучше вдвоем: господин Н. (она указала на меня)
что-нибудь еще тебе расскажет.
Она ушла.
- Фрау Луизе, - сказал Гагин, стараясь избегать моего взора, - вдова
бывшего здешнего бургомистра, добрая, впрочем пустая старушка. Она очень
полюбила Асю. У Аси страсть знакомиться с людьми круга низшего: я заме-
тил: причиною этому всегда бывает гордость. Она у меня очень избалована,
как видите, - прибавил он, помолчав немного, - да что прикажете делать?
Взыскивать я ни с кого не умею, а с нее и подавно. Я обязан быть снисхо-
дительным с нею.
Я промолчал. Гагин переменил разговор. Чем больше я узнавал его, тем
сильнее я к нему привязывался. Я скоро его понял. Это была прямо русская
душа, правдивая, честная, простая, но, к сожалению, немного вялая, без
цепкости и внутреннего жара. Молодость не кипела в нем ключом; она све-
тилась тихим светом. Он был очень мил и умен, но я не мог себе предста-
вить, что с ним станется, как только он возмужает. Быть художником...
Без горького, постоянного труда не бывает художников... а трудиться, ду-
мал я, глядя на его мягкие черты, слушая его неспешную речь - нет! тру-
диться ты не будешь, сдаться ты не сумеешь. Но не полюбить его не было
возможности: сердце так и влеклось к нему. Часа четыре провели мы вдво-
ем, то сидя на диване, то медленно расхаживая перед домом; и в эти четы-
ре часа сошлись окончательно.
Солнце село, и мне уже пора было идти домой. Ася все еще не возвраща-
лась.
- Экая она у меня вольница! - промолвил Гагин. - Хотите, я пойду про-
вожать вас? Мы по пути завернем к фрау Луизе; я спрошу, там ли она? Крюк
не велик.
Мы спустились в город и, свернувши в узкий, кривой переулочек, оста-
новились перед домом в два окна шириною и вышиною в четыре этажа. Второй
этаж выступал на улицу больше первого, третий и четвертый еще больше
второго; весь дом с своей ветхой резьбой, двумя толстыми внизу, острой
черепичной кровлей и протянутым в виде клюва воротом на чердаке казался
огромной, сгорбленной птицей.
- Ася! - крикнул Гагин, - ты здесь?
Освещенное окно в третьем этаже стукнуло и открылось, и мы увидали
темную головку Аси. Из-за нее выглядывало беззубое и подслеповатое лицо
старой немки.
- Я здесь, - проговорила Ася, кокетливо опершись локтями на оконницу,
- мне здесь хорошо. На тебе, возьми, - прибавила она, бросая Гагину вет-
ку гераниума, - вообрази, что я дама твоего сердца.
Фрау Луизе засмеялась.
- Н. уходит, - ответил Гагин, - он хочет с тобой проститься.
- Будто? - промолвила Ася, - в таком случае дай ему мою ветку, а я
сейчас вернусь.
Она захлопнула окно и, кажется, поцеловала фрау Луизе. Гагин протянул
мне молча ветку. Я молча положил ее в карман, дошел до перевоза и переб-
рался на другую сторону.
Помнится, я шел домой, ни о чем не размышляя, но с странной тяжестью
на сердце, как вдруг меня поразил сильный, знакомый, но в Германии ред-
кий запах. Я остановился и увидал возле дороги небольшую грядку конопли.
Ее степной запах мгновенно напомнил мне родину и возбудил в душе страст-
ную тоску по ней. Мне захотелось дышать русским воздухом, ходить по
русской земле. "Что я здесь делаю, зачем таскаюсь в чужой стороне, между
чужими?" - воскликнул я, и мертвенная тяжесть, которую я ощущал на серд-
це, разрешилась внезапно в горькое и жгучее волнение. Я пришел домой
совсем в другом настроении духа, чем накануне. Я чувствовал себя почти
рассерженным и долго не мог успокоиться. Непонятная мне самому досада
меня разбирала. Наконец, я сел, и, вспомнив о своей коварной вдове,
(официальным воспоминанием обо этой даме заключался каждый мой день),
достал одну из ее записок. Но я даже не раскрыл ее; мысли мои тотчас
приняли иное направление. Я начал думать... думать об Асе. Мне пришло в
голову, что Гагин в течение разговора намекнул мне на какие-то затрудне-
ния, препятствующие его возвращению в Россию... "Полно, сестра ли она
его?" - произнес я громко.
Я разделся, лег и старался заснуть; но час спустя я опять сидел в
постели, облокотившись локтем на подушку, и снова думал об этой "каприз-
ной девочке с натянутым смехом...". "Она сложена, как маленькая рафаэ-
левская Галатея в Фарнезине, - шептал я, - да; и она ему не сестра..."
А записка вдовы преспокойно лежала на полу, белея в лучах луны.

На следующее утро опять я пошел в Л. Я уверял себя, что мне хочется
повидаться с Гагиным, но втайне я хотел посмотреть, что станет делать
Ася, так ли она будет "чудить", как накануне. Я застал обоих в гостиной,
и странное дело! - оттого ли, что я ночью и утром много размышлял о Рос-
сии, - Ася показалась мне совершенно русской девушкой, простою девушкой,
чуть не горничной. На ней было старенькое платьице, волосы она зачесала
за уши и сидела, не шевелясь, у окна да шила в пяльцах, скромно, тихо,
точно она век свой ничем другим не занималась. Она почти ничего не гово-
рила, спокойно посматривала на свою работу, и черты ее приняли такое
незначительное, будничное выражение, что мне невольно вспомнились наши
доморощенные Кати и Маши. Для довершения сходства она принялась напевать
вполголоса "Матушку, голубушку". Я глядел на ее желтоватое, угасшее ли-
чико, вспоминал о вчерашних мечтаниях, и жаль мне было чего-то. Погода
была чудесная. Гагин объявил нам, что пойдет сегодня рисовать этюд с на-
туры: я спросил его, позволит ли он мне провожать его, не помешаю ли я
ему?
- Напротив, - возразил он, - вы мне можете хороший совет дать.
Он надел круглую шляпу a la Van Dyck, блузу, взял картон под мышку и
отправился; я поплелся вслед за ним. Ася осталась дома. Гагин, уходя,
попросил ее позаботиться о том, чтобы суп был не слишком жидок: Ася обе-
щалась побывать на кухне. Гагин добрался до знакомой уже мне долины,
присел на камень и начал срисовывать старый дуплистый дуб с раскидистыми
сучьями. Я лег на траву и достал книжку; но я двух страниц не прочел, а
он только бумагу измарал; мы все больше рассуждали, и, сколько я могу
судить, довольно умно и тонко рассуждали о том, как именно должно рабо-
тать, чего следует избегать, чего придерживаться и какое собственно зна-
чение художника в наш век. Гагин, наконец, решил, что он "сегодня не в
ударе", лег рядом со мной, и уж тут свободно потекли молодые наши речи,
то горячие, то задумчивые, то восторженные, но почти всегда неясные ре-
чи, в которых так охотно разливается русский человек. Наболтавшись досы-
та и наполнившись чувством удовлетворения, словно мы что-то сделали, ус-
пели в чем-то, вернулись мы домой. Я нашел Асю точно такою же, какою я
ее оставил; как я ни старался наблюдать за нею - ни тени кокетства, ни
признака намеренно принятой роли я в ней не заметил; на этот раз не было
возможности упрекнуть ее в неестественности.
- А-га! - говорил Гагин, - пост и покаяние на себя наложила.
К вечеру она несколько раз непритворно зевнула и рано ушла к себе. Я
сам скоро простился с Гагиным, и, возвратившись домой, не мечтал уже ни
о чем: этот день прошел в трезвых ощущениях. Помнится, однако, ложась
спать, я невольно промолвил вслух:
- Что за хамелеон эта девушка! - и, подумав немного, прибавил: - А
все-таки она ему не сестра.

Прошли целые две недели. Я каждый день посещал Гагиных. Ася словно
избегала меня, но уже не позволяла себе ни одной из тех шалостей, кото-
рые так удивили меня в первые два дня нашего знакомства. Она казалась
втайне огорченной или смущенной; она и смеялась меньше. Я с любопытством
наблюдал за ней.
Она довольно хорошо говорила по-французски и по-немецки; но по всему
было заметно, что она с детства не была в женских руках и получила вос-
питание странное, необычное, не имевшее ничего общего с воспитанием са-
мого Гагина. От него, несмотря на его шляпу a la Van Dyck и блузу, так и
веяло мягким, полуизнеженным, великорусским дворянином, а она не походи-
ла на барышню; во всех ее движениях было что-то неспокойное: этот дичок
недавно был привит, это вино еще бродило. По природе стыдливая и робкая,
она досадовала на свою застенчивость и с досады насильственно старалась
быть развязной и смелой, что ей не всегда удавалось. Я несколько раз за-
говаривал с ней об ее жизни в России, о ее прошедшем: она неохотно отве-
чала на мои расспросы; я узнал, однако, что до отъезда за границу она
долго жила в деревне. Я застал ее раз за книгой, одну. Опершись головой
на обе руки и запустив пальцы глубоко в волосы, она пожирала глазами
строки.
- Браво! - сказал я, подойдя к ней, - как вы прилежны!
Она подняла голову, важно и строго посмотрела на меня.
- Вы думаете, что я только смеяться умею, - промолвила она и хотела
удалиться...
Я взглянул на заглавие книги: это был какой-то французский роман.
- Однако я ваш выбор похвалить не могу, - заметил я.
- Что же читать! - воскликнула она, и, бросив книгу на стол, прибави-
ла: - Так лучше пойду дурачиться, - и побежала в сад.
В тот же день, вечером, я читал Гагину "Германа и Доротею". Ася спер-
ва все только шныряла мимо нас, потом вдруг остановилась, приникла ухом,
тихонько подсела ко мне и прослушала чтение до конца. На следующий день
я опять не узнал ее, пока не догадался, что ей вдруг вошло в голову:
быть домовитой и степенной, как Доротея. Словом, она являлась мне полу-
загадочным существом. Самолюбивая до крайности, она привлекала меня, да-
же когда я сердился на нее. В одном только я более и более убеждался, а
именно в том, что она не сестра Гагина. Он общался с нею не по-братски:
слишком ласково, слишком снисходительно и в то же время несколько при-
нужденно.
Странный случай, по-видимому, подтвердил мои подозрения.
Однажды вечером, подходя к винограднику, где жили Гагины, я нашел ка-
литку запертою. Не долго думавши добрался я до одного обрушенного места
в ограде, уже прежде замеченного мною, и перескочил через нее. Недалеко
от этого места, в стороне от дорожки, находилась небольшая беседка из
акаций; я поравнялся с нею и уже прошел было мимом... Вдруг меня поразил
голос Аси, с жаром и сквозь слезы произносившей следующие слова:
- Нет, я никого не хочу любить, кроме тебя, нет, нет, одного тебя я
хочу любить - и навсегда.
- Полно, Ася, успокойся, - говорил Гагин, - ты знаешь, я тебе верю.
Голоса их раздавались в беседке. Я увидал их обоих сквозь негустой
переплет ветвей. Они меня не заметили.
- Тебя, тебя одного, - повторила она, бросилась ему на шею и с судо-
рожными рыданиями начала целовать его и прижиматься к его груди.
- Полно, полно, - твердил он, слегка проводя рукой по ее волосам.
Несколько мгновений остался я неподвижным... Вдруг я встрепенулся.
"Подойти к ним?.. Ни за что!" - сверкнуло у меня в голове. Быстрыми ша-
гами вернулся я к ограде, перескочил через нее на дорогу и чуть не бегом
пустился домой. Я улыбался, потирал руки, удивлялся случаю, внезапно
подтвердившему мои догадки (я ни на одно мгновение не усомнился в их
справедливости), а между тем на сердце у меня было очень горько. "Одна-
ко, - думал я, - умеют же они притворяться! Но к чему? Что за охота меня
морочить? Не ожидал я этого от него... И что за чувствительное объясне-
ние?"

Я спал дурно и на другое утро встал рано, привязал походную котомочку
за спину и, объявив своей хозяйке, чтобы она не ждала меня к ночи, отп-
равился пешком в горы, вверх по течению реки, на которой лежит городок
З. Эти горы, отрасли хребта, называемого Собачьей спиной (Hundsruck),
очень любопытные в геологическом отношении; в особенности замечательные
они правильностью и чистотой базальтовых слоев; но мне было не до геоло-
гических наблюдений. Я не отдавал себе отчета в том, что во мне происхо-
дило; одно чувство было мне ясно: нежелание видеться с Гагиным. Я уверял
себя, что единственной причиной моего внезапного нерасположения к ним
была досада на их лукавство. Кто принуждал их выдавать себя за родствен-
ников? Впрочем, я старался о них не думать; бродил не спеша по горам и
долинам, засиживался в деревенских харчевнях, мирно беседуя с хозяевами
и гостями, или ложился на плоский согретый камень и смотрел, как плыли
облака, благо погода стояла удивительная. В таких занятиях я провел три
дня и не без удовольствия, - хотя на сердце у меня щемило по временам.
Настроение моих мыслей приходилось как раз под стать спокойной природе
того края.
Я отдал себя всего тихой игре случайности, набегавшим впечатлениям;
неторопливо смеясь, протекали они по душе и оставили в ней, наконец, од-
но общее чувство, в котором слилось все, что я видел, ощутил, слышал в
эти три дня, - все: тонкий запах смолы по лесам, крик и стук дятлов, не-
молчная болтовня светлых ручейков с пестрыми форелями на песчаном дне,
не слишком смелые очертания гор, хмурые скалы, чистенькие деревеньки с
почтенными старыми церквами и деревьями, аисты в лугах, уютные мельницы
с проворно вертящимися колесами, радушные лица поселян, их синие камзолы
и серые чулки, скрипучие, медлительные возы, запряженные жирными лошадь-
ми, а иногда коровами, молодые длинноволосые странники по чистым доро-
гам, обсаженным яблонями и грушами...
Даже теперь мне приятно вспоминать мои тогдашние впечатления. Привет
тебе, скромный уголок германской земли, с твоим незатейливым довольст-
вом, с повсеместными следами прилежных рук, терпеливой, хотя неспешной
работы... Привет тебе и мир!
Я пришел домой к самому концу третьего дня. Я забыл сказать, что с
досады на Гагиных я попытался воскресить образ жестокосердной вдовы; но
мои усилия остались тщетны. Помнится, когда я принялся мечтать о ней, я
увидел крестьянскую девочку лет пяти, с круглым любопытным личиком, с
невинно выпученными глазенками. Она так детски-простодушно смотрела на
меня... Мне стало стыдно ее чистого взора, я не хотел лгать в ее при-
сутствии и тотчас же окончательно и навсегда раскланялся с моим прежним
предметом.
Дома я нашел записку от Гагина. Он удивлялся неожиданности моего ре-
шения, пенял мне, зачем я не взял его с собою, и просил прийти к ним,
как только я вернусь. Я с неудовольствием прочел эту записку, но на дру-
гой же день отправился в Л.

Гагин встретил меня по-приятельски, осыпал меня ласковыми упреками;
но Ася, точно нарочно, как только увидела меня, расхохоталась без всяко-
го повода и, по своей привычке, тотчас убежала. Гагин смутился, пробор-
мотал ей вслед, что она сумасшедшая, попросил меня извинить ее. Призна-
юсь, мне стало очень досадно на Асю; уж и без того мне было не по себе,
а тут опять этот неестественный смех, эти странные ужимки. Я, однако,
показал вид, будто ничего не заметил, и сообщил Гагину подробности моего
небольшого путешествия. Он рассказал мне, что делал, когда я отсутство-
вал. Но речи наши не клеились; Ася входила в комнату и убегала снова; я
объявил наконец, что у меня есть спешная работа и что мне пора вернуться
домой. Гагин сперва удерживал меня, потом, посмотрев на меня пристально,
вызвался провожать меня. В передней Ася вдруг подошла ко мне и протянула
мне руку; я слегка пожал ее пальцы и едва поклонился ей. Мы вместе с Га-
гиным переправились через Рейн, и, проходя мимо любимого моего ясеня с
статуйкой мадонны, присели на скамью, чтобы полюбоваться видом. Замеча-
тельный разговор произошел тут между нами.
Сперва мы перекинулись несколькими словами, потом замолкли, глядя на
светлую реку.
- Скажите, - заговорил вдруг Гагин, со своей обычной улыбкой, - како-
го вы мнения об Асе? Не правда ли, она должна казаться вам немного
странной?
- Да, - ответил я не без некоторого недоумения. Я не ожидал, что он
заговорит о ней.
- Ее надо хорошенько узнать, чтобы о ней судить, - промолвил он, - у
ней сердце очень доброе, но голова бедовая. Трудно с ней ладить. Впро-
чем, ее нельзя винить, и если б вы знали ее историю...
- Ее историю? - перебил я, - разве она не ваша...
Гагин взглянул на меня.
- Уж не думаете ли вы, что она не сестра мне?.. Нет, - продолжал он,
не обращая внимания на мое замешательство, - она точно мне сестра, она
дочь моего отца. Выслушайте меня. Я чувствую к вам доверие и расскажу
вам все.
Отец мой был человек весьма добрый, умный, образованный - и несчаст-
ливый. Он женился рано, по любви; жена его, моя мать, умерла очень ско-
ро; я остался после нее шести месяцев. Отец увез меня в деревню и целые
двенадцать лет не выезжал никуда. Он сам занимался моим воспитанием и
никогда бы со мной не расстался, если б брат его, мой родной дядя, не
заехал к нам в деревню. Дядя этот жил постоянно в Петербурге и занимал
довольно важное место. Он уговорил отца отдать меня к нему на руки, так
как отец ни за что не соглашался покинуть деревню. Дядя представил ему,
что мальчику моих лет вредно жить в совершенном уединении, что с таким
вечно унылым и молчаливым наставником, каков был мой отец, я непременно
отстану от моих сверстников, да и самый нрав мой легко может испортить-
ся. Отец долго противился увещаниям своего брата, однако уступил, нако-
нец. Я плакал, расставаясь с отцом; я любил его, хотя никогда не видел
улыбки на лице его... но попавши в Петербург, скоро позабыл наше темное
и невеселое гнездо. Я поступил в юнкерскую школу, а из школы перешел в
гвардейский полк. Каждый год приезжал я в деревню на несколько недель и
с каждым годом находил моего отца все более и более грустным, в себя уг-
лубленным, задумчивым до робости. Он каждый день ходил в церковь и почти
разучился говорить. В одно из моих посещений (мне уже было лет двадцать
с лишком) я в первый раз увидал у нас в доме худенькую черноглазую де-
вочку лет десяти - Асю. Отец сказал, что она сирота и взята им на про-
кормление - он именно так выразился. Я не обратил особенного внимания на
нее; она была дика, проворна и молчалива, как зверек, и как только я
входил в любимую комнату моего отца, огромную и мрачную комнату, где
скончалась моя мать и где даже днем зажигались свечи, она тотчас прята-
лась за вольтеровское кресло его или за шкаф с книгами. Случилось так,
что в последовавшие за тем три, четыре года обязанности службы помешали
мне побывать в деревне. Я получал от отца ежемесячно по короткому пись-
му; об Асе он упоминал редко, и то вскользь. Ему было уже за пятьдесят
лет, но он казался еще молодым человеком. Представьте же мой ужас: вдруг
я, ничего не подозревавший, получаю от приказчика письмо, в котором он
меня извещает о смертельной болезни моего отца и умоляет приехать как
можно скорее, если хочу проститься с ним. Я поскакал сломя голову и зас-
тал отца в живых, но уже при последнем издыхании. Он обрадовался мне
чрезвычайно, обнял меня своими исхудалыми руками, долго поглядел мне в
глаза каким-то не то испытующим, не то умоляющим взором, и, взяв с меня
слово, что я исполню его последнюю просьбу, велел своему старому камер-
динеру привести Асю. Старик привел ее: она едва держалась на ногах и
дрожала всем телом.
- Вот, - сказал мне с усилием отец, - завещаю тебе мою дочь - твою
сестру. Ты все узнаешь от Якова, - прибавил он, указав на камердинера.
Ася зарыдала и упала лицом на кровать... Полчаса спустя мой отец
скончался.
Вот что я узнал. Ася была дочь моего отца и бывшей горничной моей ма-
тери, Татьяны. Живо я помню эту Татьяну, помню ее высокую стройную фигу-

ру, ее благообразное, строгое, умное лицо с большими темными глазами.
Она слыла девушкой гордой и неприступной. Сколько я мог понять из почти-
тельных недомолвок Якова, отец мой сошелся с нею несколько лет спустя
после смерти матушки. Татьяна уже не жила тогда в господском доме, а в
избе у замужней сестры своей, скотницы. Отец мой сильно к ней привязался
и после моего отъезда из деревни хотел даже жениться на ней, но она сама
не согласилась быть его женой, несмотря на его просьбы.
- Покойница Татьяна Васильевна, - так докладывал мне Яков, стоя у
двери с закинутыми назад руками, - во всем были рассудительны и не захо-
тели батюшку вашего обидеть. Что, мол, я вам за жена? какая я барыня?
Так они говорить изволили, при мне говорили-с.
Татьяна даже не хотела переселится к нам в дом и продолжала жить у
своей сестры, вместе с Асей. В детстве я видывал Татьяну только по
праздникам, в церкви. Повязанная темным платком, с желтой шалью на пле-
чах, она становилась в толпе, возле окна, - ее строгий профиль четко вы-
резался на прозрачном стекле, - и смиренно и важно молилась, кланяясь
низко, по-старинному. Когда дядя увез меня, Асе было всего два года, а
на девятом году она лишилась матери.
Как только Татьяна умерла, отец взял Асю к себе в дом. Он и прежде
изъявлял желание иметь ее при себе, но Татьяна ему и в этом отказала.
Представьте же себе, что должно было произойти в Асе, когда ее взяли к
барину. Она до сих пор не может забыть ту минуту, когда ей в первый раз
надели шелковое платье и поцеловали у ней ручку. Мать, пока была жива,
держала ее очень строго; у отца она пользовалась совершенной свободой.
Он был ее учителем; кроме него, она никого не видала. Он не баловал ее,
то есть не нянчился с нею; но он любил ее страстно и никогда ничего ей
не запрещал: он в душе считал себя перед ней виноватым. Ася скоро поня-
ла, что она главное лицо в доме, она знала, что барин ее отец; но она
так же скоро поняла свое ложное положение; самолюбие развилось в ней
сильно, недоверчивость тоже; дурные привычки укоренялись, простота ис-
чезла. Она хотела (она сама мне раз призналась в этом) заставить целый
мир забыть ее происхождение; она и стыдилась своей матери, и стыдилась
своего стыда, и гордилась ею. Вы видите, что она многое знала и знает,
чего не должно бы знать в ее годы... Но разве она виновата? Молодые си-
лы разыгрывались в ней, кровь кипела, а вблизи ни одной руки, которая бы
ее направила. Полная независимость во всем! да разве легко ее вынести?
Она хотела быть не хуже других барышень; она бросилась на книги. Что тут
могло выйти путного? Неправильно начатая жизнь слагалась неправильно, но
сердце в ней не испортилось, ум уцелел.
И вот я, двадцатилетний малый, очутился с тринадцатилетней девочкой
на руках! В первые дни после смерти отца, при одном звуке моего голоса,
ее била лихорадка, ласки мои повергали ее в тоску, только понемногу, ис-
подволь, привыкла она ко мне. Правда, потом, когда она убедилась, что я
точно признаю ее за сестру и полюбил ее, как сестру, она страстно ко мне
привязалась: у ней ни одно чувство не бывает вполовину.
Я привез ее в Петербург. Как мне ни больно было с ней расстаться, -
жить с ней вместе я никак не мог; я поместил ее в один из лучших пансио-
нов. Ася поняла необходимость нашей разлуки, но начала с того, что забо-
лела и чуть не умерла. Потом она обтерпелась и выжила в пансионе четыре
года; но, против моих ожиданий, осталась почти такою же, какою была
прежде. Начальница пансиона часто жаловалась мне на нее. "И наказать ее
нельзя, - говаривала она мне, - и на ласку она не подается". Ася была
чрезвычайно понятлива, училась прекрасно, лучше всех; но никак не хотела
подойти под общий уровень, упрямилась, глядела букой... Я не мог слишком
винить ее: в ее положении ей надо было либо прислуживаться, либо дичить-
ся. Изо всех подруг она сошлась только с одной, некрасивой, загнанной и
бедной девушкой. Остальные барышни, с которыми она воспитывалась, боль-
шей частью из хороших фамилий, не любили ее, язвили ее и кололи, как
только могли; Ася им на волос не уступала. Однажды на уроке из закона
божия преподаватель заговорил о пороках. "Лесть и трусость - самые дур-
ные пороки", - громко промолвила Ася. Словом, она продолжала идти своей
дорогой; только манеры ее стали лучше, хотя и в этом отношении она, ка-
жется, не много успела.
Наконец ей минуло семнадцать лет; оставаться ей долее в пансионе было
невозможно. Я находился в довольно большом затруднении. Вдруг мне пришла
благая мысль: выйти в отставку, поехать за границу на год или на два и
взять Асю с собой. Задумано - сделано; и вот мы с ней на берегах Рейна,
где я стараюсь заниматься живописью, а она... шалит и чудит по-прежне-
му. Но теперь я надеюсь, что вы не станете судить ее слишком строго; а
она хоть и притворяется, что ей все нипочем, - мнением каждого дорожит,
вашим же мнением в особенности.
И Гагин опять улыбнулся своей тихой улыбкой. Я крепко стиснул ему ру-
ку.
- Все так, - заговорил опять Гагин, - но с нею мне беда. Порох она
настоящий. До сих пор ей никто не нравился, но беда, если она кого полю-
бит! Я иногда не знаю, как с ней быть. На днях она что вздумала: начала
вдруг уверять меня, что я к ней стал холоднее прежнего и что она одного
меня любит и век будет меня одного любить... И при этом так расплака-
лась...
- Так вот что... - промолвил было я и прикусил язык.
- А скажите-ка мне, - спросил я Гагина: дело между нами пошло на отк-
ровенность, - неужели в самом деле ей до сих пор никто не нравился? В
Петербурге видела же она молодых людей?
- Они-то ей и не нравились вовсе. Нет, Асе нужен герой, необыкновен-
ный человек - или живописный пастух в горном ущелье. А впрочем, я забол-
тался с вами, задержал вас, - прибавил он, вставая.
- Послушайте, - начал я, - пойдемте к вам, мне домой не хочется.
- А работа ваша?
Я ничего не ответил; Гагин добродушно усмехнулся, и мы вернулись в Л.
Увидев знакомый виноградник и белый домик на верху горы, я почувствовал
какую-то сладость - именно сладость на сердце. Мне стало легко после га-
гинского рассказа.

Ася встретила нас на самом пороге дома; я снова ожидал смеха; но она
вышла к нам вся бледная, молчаливая, с потупленными глазами.
- Вот он опять, - заговорил Гагин, - и, заметь, сам захотел вернуть-
ся.
Ася вопросительно посмотрела на меня. Я в свою очередь протянул ей
руку и на этот раз крепко пожал ее холодные пальчики. Мне стало очень
жаль ее; теперь я многое понимал в ней, что прежде сбивало меня с толку:
ее внутреннее беспокойство, неуменье держать себя, желание порисоваться
- все мне стало ясно. Я понял, почему эта странная девочка меня привле-
кала; не одной только полудикой прелестью, разлитой по всему ее тонкому
телу, привлекала она меня: ее душа мне нравилась.
Гагин начал копаться в своих рисунках; я предложил Асе погулять со
мной по винограднику. Она тотчас согласилась, с веселой и почти покорной
готовностью. Мы спустились до половины горы и присели на широкую плиту.
- И вам не скучно было без нас? - начала Ася.
- А вам без меня было скучно? - спросил я.
Ася взглянула на меня сбоку.
- Да, - ответила она. - Хорошо в горах? - продолжала она тотчас, -
они высоки? Выше облаков? Расскажите мне, что вы видели. Вы рассказывали
брату, но я ничего не слыхала.
- Вольно ж было вам уходить, - заметил я.
- Я уходила... потому что... Я теперь вот не уйду, - прибавила она
с доверчивой лаской в голосе, - вы сегодня были сердиты.
- Я?
- Вы.
- Отчего же, помилуйте...
- Не знаю, но вы были сердиты и ушли сердитыми. Мне было очень досад-
но, что вы так ушли, и я рада, что вы вернулись.
- И я рад, что вернулся, - промолвил я.
Ася повел плечами, как это часто делают дети, когда им хорошо.
- О, я умею отгадывать! - продолжала она, - бывало, я по одному папа-
шиному кашлю из другой комнаты узнавала, доволен ли он мной или нет.
До этого дня Ася ни разу не говорила мне о своем отце. Меня это пора-
зило.
- Вы любили вашего батюшку? - проговорил я и вдруг, к великой моей
досаде, почувствовал, что краснею.
Она ничего не отвечала и покраснела тоже. Мы оба замолкли. Вдали по
Рейну бежал и дымился пароход. Мы принялись глядеть на него.
- Что же вы не рассказываете? - прошептала Ася.
- Отчего вы сегодня рассмеялись, как только увидели меня? - - спросил
я.
- Сама не знаю. Иногда мне хочется плакать, а я смеюсь. Вы не должны
судить меня... по тому, что я делаю. Ах, кстати, что это за сказка о Ло-
релее? Ведь это ЕЕ скала виднеется? Говорят, она прежде всех топила, а
как полюбила, сама бросилась в воду. Мне правится эта сказка. Фрау Луизе
мне всякие сказки сказывает. У фрау Луизе есть черный кот с желтыми гла-
зами...
Ася подняла голову и встряхнула кудрями.
- Ах, мне хорошо, - проговорила она.
В это мгновенье до нас долетели отрывочные, однообразные звуки. Сотни
голосов разом и с мерными остановками повторяли молитвенный напев: толпа
богомольцев тянулась внизу по дороге с крестами и хоругвями...
- Вот бы пойти с ними, - сказала Ася, прислушиваясь к постепенно ос-
лабевавшим взрывам голосов.
- Разве вы такая набожны?
- Пойти куда-нибудь далеко, на молитву, на трудный подвиг, - - про-
должала она. - А то дни уходят, жизнь уйдет, а что мы сделали?
- Вы честолюбивы, - заметил я, - вы хотите прожить не даром, след за
собой оставить...
- А разве это невозможно?
"Невозможно", - чуть было не повторил я... Но я взглянул в ее светлые
глаза и только промолвил:
- Попытайтесь.
- Скажите, - заговорила Ася после небольшого молчания, в течение ко-
торого какие-то тени пробежали у ней по лицу, уже успевшему побледнеть,
- вам очень нравилась та дама... Вы помните, брат пил за ее здоровье в
развалине, на второй день нашего знакомства?
Я засмеялся.
- Ваш брат шутил; мне ни одна дама не нравилась; по крайней мере те-
перь ни одна не нравится.
- А что вам нравится в женщинах? - спросила Ася, закинув голову с не-
винным любопытством.
- Какой странный вопрос! - воскликнул я.
Ася слегка смутилась.
- Я не должна была сделать вам такой вопрос, не правда ли? Извините
меня, я привыкла болтать все, что мне в голову входит. Оттого-то я и бо-
юсь говорить.
- Говорите, ради бога, не бойтесь, - подхватил я, - я так рад, что
вы, наконец, перестаете дичиться.
Ася опустила глаза и засмеялась тихим и легким смехом; я не знал за
ней такого смеха.
- Ну, рассказывайте же, - продолжала она, разглаживая полы своего
платья и укладывая их себе на ноги, точно она усаживалась надолго, -
рассказывайте или прочитайте что-нибудь, как, помните, вы нам читали из
"Онегина" ...
Она вдруг задумалась...
Где нынче крест и тень ветвей Над бедной матерью моей! -
проговорила она вполголоса.
- У Пушкина не так, - заметил я.
- А я хотела бы быть Татьяной, - продолжала она все так же задумчиво.
- Рассказывайте, - подхватила она с живостью.
Но мне было не до рассказов. Я глядел на нее, всю облитую ясным сол-
нечным лучом, всю успокоенную и кроткую. Все радостно сияло вокруг нас,
внизу, над нами - небо, земля и воды; самый воздух, казалось, был насы-
щен блеском.
- Посмотрите, как хорошо! - сказал я, невольно понизив голос.
- Да, хорошо! так же тихо отвечала она, не смотря на меня. - Если бы
мы с вами были птицы, - как бы мы взвились, как бы полетели... Так бы и
утонули в этой синеве... Но мы не птицы.
- А крылья могут у нас вырасти, - возразил я.
- Как?
- Поживите - узнаете. Есть чувства, которые поднимают нас от земли.
Не беспокойтесь, у вас будут крылья.
- А у вас были?
- Как вам сказать... Кажется, до сих пор я еще не летал.
Ася опять задумалась. Я слегка наклонился к ней.
- Умеете вы вальсировать? - спросила она вдруг.
- Умею, - ответил я, несколько озадаченный.
- Так пойдемте, пойдемте... Я попрошу брата сыграть нам вальс... Мы
вообразим, что мы летаем, что у нас выросли крылья.
Она побежала к дому. Я побежал вслед за нею - и несколько мгновений
спустя мы кружились в тесной комнате, под сладкие звуки Ланнера. Ася
вальсировала прекрасно, с увлечением. Что-то мягкое, женское проступило
вдруг сквозь ее девически строгий облик. Долго потом рука моя чувствова-
ла прикосновение ее нежного стана, долго слышалось мне ее ускоренное,
близкое дыхание, долго мерещились темные, неподвижные, почти закрытые
глаза на бледном, но оживленном лице, резво обвеянном кудрями.

Весь этот день прошел как нельзя лучше. Мы веселились, как дети. Ася
была очень мила и проста. Гагин радовался, глядя на нее. Я ушел поздно.
Въехавши на середину Рейна, я попросил перевозчика пустить лодку вниз по
течению. Старик поднял весла - и царственная река понесла нас. Глядя
кругом, слушая, вспоминая, я вдруг почувствовал тайное беспокойство на
сердце... поднял глаза к небу - но и в небе не было покоя: испещренное
звездами, оно все шевелилось, двигалось, содрогалось; я склонился к ре-
ке... но и там, и в этой темной, холодной глубине, тоже колыхались, дро-
жали звезды; тревожное оживление мне чудилось повсюду - и тревога росла
во мне самом. Я облокотился на край лодки... Шепот ветра в моих ушах,
тихое журчанье воды за кормою меня раздражали, и свежее дыханье волны не
охлаждало меня; соловей запел на берегу и заразил меня сладким ядом сво-
их звуков. Слезы закипали у меня на глазах, но то не были слезы беспред-
метного восторга. Что я чувствовал, было не то смутное, еще недавно ис-
пытанное ощущение всеобъемлющих желаний, когда душа ширится, звучит,
когда ей кажется, что она все понимает и любит.. Нет! во мне зажглась
жажда счастья. Я еще не смел называть его по имени, - но счастья,
счастья до пресыщения - вот чего хотел я, вот о чем томился... А лодка
все неслась, и старик перевозчик сидел и дремал, наклонясь над веслами.

Отправляясь на следующий день к Гагиным, я не спрашивал себя, влюблен
ли я в Асю, но я много размышлял о ней; ее судьба меня занимала, я радо-

вался неожиданному нашему сближению. Я чувствовал, что только со вчераш-
него дня я узнал ее; до тех пор она отворачивалась от меня. И вот, когда
она раскрылась, наконец, передо мною, каким пленительным светом озарился
ее образ, как он был нов для меня, какие тайный обаяния стыдливо в нем
сквозили...
Бодро шел я по знакомой дороге, беспрестанно посматривая на издали
белевший домик, я не только о будущем - я о завтрашнем дне не думал; мне
было очень хорошо.
Ася покраснела, когда я вошел в комнату; я заметил, что она опять
принарядилась, но выражение ее лица не шло к ее наряду: оно было печаль-
но. А я пришел таким веселым! Мне показалось даже, что она, по обыкнове-
нию своему, собралась было бежать, но сделала усилие над собой - и оста-
лась. Гагин находился в том особенном состоянии художнического жара и
ярости, которое, в виде припадка, внезапно овладевает дилетантами, когда
они вообразят, что им удалось, как они выражаются, "поймать природу за
хвост". Он стоял, весь взъерошенный и выпачканный красками, перед натя-
нутым холстом и, широко размахивая по нем кистью, почти свирепо кивнул
мне головой, отодвинулся, прищурил глаза и снова накинулся на свою кар-
тину. Я не стал мешать ему и подсел к Асе. Медленно обратились ко мне ее
темные глаза.
- Вы сегодня не такая, как вчера, - заметил я после тщетных усилий
вызвать улыбку на ее губы.
- Нет, не такая, - ответила она неторопливым и глухим голосом. - Но
это ничего... Я нехорошо спала, всю ночь думала.
- О чем?
- Ах, я о многом думала. Это у меня привычка с детства: еще с того
времени, когда я жила с матушкой...
Она с усилием выговорила это слово и потом еще раз повторила:
- Когда я жила с матушкой... я думала, отчего это никто не может
знать, что с ним будет; а иногда и видишь беду - да спастись нельзя; и
отчего никогда нельзя сказать всей правды?... Потом я думала, что я ни-
чего не знаю, что мне надобно учиться. Меня перевоспитать надо, я очень
дурно воспитана. Я не умею играть на фортепьяно, не умею рисовать, я да-
же шью плохо. У меня нет никаких способностей, со мной должно быть очень
скучно.
- Вы несправедливы к себе, - возразил я. - Вы много читали, вы обра-
зованны, и с вашим умом...
- А я умна? - спросила она с такой наивной любознательностью, что я
невольно засмеялся; но она даже не улыбнулась. - Брат, я умна? - спроси-
ла она Гагина.
Он ничего не отвечал ей и продолжал трудиться, беспрестанно меняя
кисти и высоко поднимая руку.
- Я сама не знаю иногда, что у меня в голове, - продолжала Ася с тем
же задумчивым видом. - Я иногда самой себя боюсь, ей-богу. Ах, я хотела
бы... Правда ли, что женщинам не следует читать много?
- Много не нужно, но...
- Скажите мне, что я должна читать? скажите, что я должна делать? Я
все буду делать, что вы мне скажете, - прибавила она, с невинной довер-
чивостью обратясь ко мне.
Я не тотчас нашелся, что сказать ей.
- Ведь вам не будет скучно со мной?
- Помилуйте, - начал я.
- Ну, спасибо! - возразила Ася, - а я думала, что вам скучно будет.
И ее маленькая горячая ручка крепко стиснула мою.
- Н.! - вскрикнул в это мгновение Гагин, - не темен ли этот фон?
Я подошел к нему. Ася встала и удалилась.

Она вернулась через час, остановилась в дверях и подозвала меня ру-
кою.
- Послушайте, - сказала она, - если б я умерла, вам было бы жаль ме-
ня?
- Что у вас за мысли сегодня! - воскликнул я.
- Я воображаю, что я скоро умру; мне иногда кажется, что все вокруг
меня со мной прощается. Умереть лучше, чем жить так... Ах! не глядите
так на меня; я, право, не притворяюсь. А то я вас опять бояться буду.
- Разве вы меня боялись?
- Если я такая странная, я, право, не виновата, - возразила она. -
Видите, я уж и смеяться не могу...
Она осталась печальной и озабоченной до самого вечера. Что-то проис-
ходило в ней, чего я не понимал. Ее взор часто останавливался на мне;
сердце мое тихо сжималось под этим загадочным взором. Она казалась спо-
койною, а мне, глядя на нее, все хотелось сказать ей, чтобы она не вол-
новалась. Я любовался ею, я находил трогательную прелесть в ее поблед-
невших чертах, в ее нерешительных, замедленных движениях - а ей поче-
му-то воображалось, что я не в духе.
- Послушайте, - сказала она мне незадолго до прощанья, - меня мучит
мысль, что вы меня считаете легкомысленной... Вы вперед всегда верьте
тому, что я вам говорить буду, только и вы будьте со мной откровенны; а
я вам всегда буду говорить правду, даю вам честное слово...
Это "честное слово" опять заставило меня засмеяться.
- Ах, не смейтесь, - проговорила она с живостью, - а то я вам скажу
сегодня то, что вы мне сказали вчера: "Зачем вы смеетесь?" - и, помолчав
немного, она прибавила: - Помните, вы вчера говорили о крыльях?...
Крылья у меня выросли - да лететь некуда.
- Помилуйте, - промолвил я, - перед вами все пути открыты.
Ася посмотрела мне прямо и пристально в глаза.
- Вы сегодня дурного мнения обо мне, - сказала она, нахмурив брови.
- Я? дурного мнения? о вас!...
- Что вы точно в воду опущенные, - перебил меня Гагин, - хотите, я,
по-вчерашнему, сыграю вам вальс?
- Нет, нет, - возразила Ася и стиснула руки, - сегодня ни за что!
- Я тебя не принуждаю, успокойся...
- Ни за что, - повторила она, бледнея.
"Неужели она меня любит?" - думал я, подходя к Рейну, быстро кативше-
му темные волны.

"Неужели она меня любит?" - спрашивал я себя на другой день, только
что проснувшись. Я не хотел заглядывать в самого себя. Я чувствовал, что
ее образ, образ "девушки с натянутым смехом", втеснился мне в душу и что
мне от него не скоро отделаться. Я пошел в Л. и остался там целый день,
но Асю видел только мельком. Ей нездоровилось, у ней голова болела. Она
сошла вниз, на минутку, с повязанным лбом, бледная, худенькая, с почти
закрытыми глазами; слабо улыбнулась, сказала: "Это пройдет, это ничего,
все пройдет, не правда ли?" - и ушла. Мне стало скучно и как-то груст-
но-пусто; я, однако, долго не хотел уходить и вернулся поздно, не увидав
ее более.
Следующее утро прошло в каком-то полусне сознания. Я хотел приняться
за работу - не мог; хотел ничего не делать и не думать... и это не уда-
лось. Я бродил по городу; возвращался домой, выходил снова.
- Вы ли господин Н.? - раздался вдруг за мной детский голос. Я огля-
нулся; передо мною стоял мальчик. - Это вам от фрейлейн Annette, - при-
бавил он, подавая мне записку.
Я развернул ее - и узнал неправильный и быстрый почерк Аси. "Я непре-
менно должна вас видеть, - писала мне она, - приходите сегодня в четыре
часа к каменной часовне на дороге возле развалины. Я сделала сегодня
большую неосторожность... Приходите, ради бога, вы все узнаете... Скажи-
те посланному: да".
- Будет ответ? - спросил меня мальчик.
- Скажи, что да, - отвечал я.
Мальчик убежал.

Я пришел к себе в комнату, сел и задумался. Сердце во мне сильно би-
лось. Несколько раз перечел я записку Аси. Я посмотрел на часы: и две-
надцати еще не было.
Дверь отворилась - вошел Гагин.
Лицо его было пасмурным. Он схватил меня за руку и крепко пожал ее.
Он казался очень взволнованным.
- Что с вами? - спросил я.
Гагин взял стул и сел против меня.
- Четвертого дня, - начал он с принужденной улыбкой и запинаясь, - я
удивил вас своим рассказом; сегодня удивлю еще более. С другим я, веро-
ятно, не решился бы... так прямо... Но вы благородный человек, вы мне
друг, не так ли? Послушайте: моя сестра, Ася, в вас влюблена.
Я вздрогнул и приподнялся...
- Ваша сестра, говорите вы...
- Да, да, - перебил меня Гагин. - Я вам говорю, она сумасшедшая и ме-
ня с ума сведет. Но, к счастью, она не умеет лгать - и доверяет мне. Ах,
что за душа у этой девочки... но она себя погубит, непременно.
- Да вы ошибаетесь, - начал я.
- Нет, не ошибаюсь. Вчера, вы знаете, она почти целый день пролежала,
ничего не ела, впрочем не жаловалась... Она никогда не жалуется. Я не
беспокоился, хотя к вечеру у нее сделался небольшой жар. Сегодня, в два
часа ночи, меня разбудила наша хозяйка: "Ступайте, говорит, к вашей
сестре: с ней что-то худо". Я побежал к Асе и нашел ее нераздетою, в ли-
хорадке, в слезах; голова у нее горела, зубы стучали. "Что с тобой? -
спросил я, - ты больна?" Она бросилась мне на шею и начала умолять меня
увезти ее как можно скорее, если я хочу, чтобы она осталась в живых... Я
ничего не понимаю, стараюсь ее успокоить... Рыдания ее усиливаются... и
вдруг сквозь эти рыдания услышал я... Ну, словом, я услышал, что она вас
любит. Уверяю вас, мы с вами, благоразумные люди, и представить себе не
можем, как она глубоко чувствует и с какой невероятной силой высказыва-
ются в ней эти чувства; это находит на нее так же неожиданно и так же
неотразимо, как гроза. Вы очень милый человек, - продолжал Гагин, - но
почему она вас так полюбила, этого я, признаюсь, не понимаю. Она гово-
рит, что привязалась к вам с первого взгляда. Оттого она и плакала на
днях, когда уверяла меня, что, кроме меня, никого любить не хочет. Она
воображает, что вы ее презираете, что вы, вероятно, знаете, кто она; она
спрашивала меня, не рассказал ли я вам ее историю, - я, разумеется, ска-
зал, что нет; но чуткость ее - просто страшна. Она желает одного: уе-
хать, уехать тотчас. Я просидел с ней до утра; она взяла с меня слово,
что нас завтра же здесь не будет, - и тогда только она заснула. Я поду-
мал, подумал и решился - поговорить с вами. По-моему, Ася права: самое
лучшее - уехать нам обоим отсюда. И я сегодня же бы увез ее, если б не
пришла мне в голову мысль, которая меня остановила. Может быть... как
знать? - вам сестра моя нравится? Если так, с какой стати я увезу ее? Я
вот и решился, отбросив в сторону всякий стыд... Притом же я сам кое-что
заметил... Я решился... узнать от вас... - Бедный Гагин смутился. - Из-
вините меня, пожалуйста, - прибавил он, - я не привык к таким передря-
гам.
Я взял его за руку.
- Вы хотите знать, - произнес я твердым голосом, - нравится ли мне
ваша сестра? Да, она мне нравится...
Гагин взглянул на меня.
- Но, - проговорил он, запинаясь, - ведь вы не женитесь на ней?
- Как вы хотите, чтобы я отвечал на такой вопрос? Посудите сами, могу
ли я теперь...
- Знаю, знаю, - перебил меня Гагин. - Я не имею никакого права требо-
вать от вас ответа, и вопрос мой - верх неприличия... Но что прикажете
делать? С огнем шутить нельзя. Вы не знаете Асю; она в состоянии зане-
мочь, убежать, свиданье вам назначить... Другая умела бы все скрыть и
выждать - но не она. С нею это в первый раз - вот что беда! Если бы вы
видели, как она сегодня рыдала у ног моих, вы бы поняли мои опасения.
Я задумался. Слова Гагина "свиданье вам назначить" кольнули меня в
сердце. Мне показалось постыдным не отвечать откровенностью на его чест-
ную откровенность.
- Да, - сказал я наконец, - вы правы. Час тому назад я получил от ва-
шей сестры записку. Вот она.
Гагин взял записку, быстро пробежал ее и уронил руки на колени. Выра-
жение изумления на его лице было очень забавным, но мне было не до сме-
ху.
- Вы, повторяю, благородный человек, - проговорил он, - но что же те-
перь делать? Как? она сама хочет уехать, и пишет к вам, и упрекает себя
в неосторожности... и когда это она успела написать? Чего ж она хочет от
вас?
Я успокоил его, и мы принялись толковать хладнокровно по мере возмож-
ности о том, что нам следовало предпринять.
Вот что мы остановились, наконец: во избежание беды я должен был идти
на свидание и честно объясниться с Асей; Гагин обязался сидеть дома и не
подать вида, что ему известна ее записка; а вечером мы положили сойтись
опять.
- Я твердо надеюсь на вас, - сказал Гагин и стиснул мне руку, - поща-
дите и ее и меня. А уезжаем мы все-таки завтра, - - прибавил он, вста-
вая, - потому что ведь вы на Асе не женитесь.
- Дайте мне сроку до вечера, - возразил я.
- Пожалуй, но вы не женитесь.
Он ушел, а я бросился на диван и закрыл глаза. Голова у меня ходила
кругом: слишком много впечатлений в нее нахлынуло разом. Я досадовал на
откровенность Гагина, я досадовал на Асю, ее любовь меня и радовала и
смущала. Я не мог понять, что заставило ее все высказать брату; неизбеж-
ность скорого, почти мгновенного решения терзала меня...
"Жениться на семнадцатилетней девочке, с ее нравом, как это можно!" -
сказал я, вставая.

В условленный час я переправился через Рейн, и первое лицо, встретив-
шее меня на противоположном берегу, был тот самый мальчик, который при-
ходил ко мне поутру. Он, по-видимому, ждал меня.
- От фрейлейн Annette, - сказал он шепотом и подал мне другую запис-
ку.
Ася извещала меня о перемене места нашего свидания. Я должен был
прийти через полтора часа не к часовне, а в дом к фрау Луизе, постучать-
ся внизу и войти в третий этаж.
- Опять: да? - спросил меня мальчик.
- Да, - повторил я и пошел по берегу Рейна.

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Иван Сергеевич Тургенев

Мне было тогда лет двадцать пять, – начал Н.Н., – дела давно минувших дней, как видите. Я только что вырвался на волю и уехал за границу, не для того, чтобы «кончить мое воспитание», как говаривалось тогда, а просто мне захотелось посмотреть на мир божий. Я был здоров, молод, весел, деньги у меня не переводились, заботы еще не успели завестись – я жил без оглядки, делал, что хотел, процветал, одним словом. Мне тогда и в голову не приходило, что человек не растение и процветать ему долго нельзя. Молодость ест пряники золоченые, да и думает, что это-то и есть хлеб насущный; а придет время – и хлебца напросишься. Но толковать об этом не для чего.

Я путешествовал без всякой цели, без плана; останавливался везде, где мне нравилось, и отправлялся тотчас далее, как только чувствовал желание видеть новые лица – именно лица. Меня занимали исключительно одни люди; я ненавидел любопытные памятники, замечательные собрания, один вид лон-лакея возбуждал во мне ощущение тоски и злобы; я чуть с ума не сошел в дрезденском «Грюне Гевёлбе». Природа действовала на меня чрезвычайно, но я не любил так называемых ее красот, необыкновенных гор, утесов, водопадов; я не любил, чтобы она навязывалась мне, чтобы она мне мешала. Зато лица, живые, человеческие лица – речи людей, их движения, смех – вот без чего я обойтись не мог. В толпе мне было всегда особенно легко и отрадно; мне было весело идти, куда шли другие, кричать, когда другие кричали, и в то же время я любил смотреть, как эти другие кричат. Меня забавляло наблюдать людей… да я даже не наблюдал их – я их рассматривал с каким-то радостным и ненасытным любопытством. Но я опять сбиваюсь в сторону.

Итак, лет двадцать тому назад я проживал в немецком небольшом городке З., на левом берегу Рейна. Я искал уединения: я только что был поражен в сердце одной молодой вдовой, с которой познакомился на водах. Она была очень хороша собой и умна, кокетничала со всеми – и со мною грешным, – сперва даже поощряла меня, а потом жестоко меня уязвила, пожертвовав мною одному краснощекому баварскому лейтенанту. Признаться сказать, рана моего сердца не очень была глубока; но я почел долгом предаться на некоторое время печали и одиночеству – чем молодость не тешится! – и поселился в З.

Городок этот мне понравился своим местоположением у подошвы двух высоких холмов, своими дряхлыми стенами и башнями, вековыми липами, крутым мостом над светлой речкой, впадавшей в Рейн, – а главное, своим хорошим вином. По его узким улицам гуляли вечером, тотчас после захождения солнца (дело было в июне), прехорошенькие белокурые немочки и, встретясь с иностранцем, произносили приятным голоском: «Guten Abend!» – а некоторые из них не уходили даже и тогда, когда луна поднималась из-за острых крыш стареньких домов и мелкие каменья мостовой четко рисовались в ее неподвижных лучах. Я любил бродить тогда по городу; луна, казалось, пристально глядела на него с чистого неба; и город чувствовал этот взгляд и стоял чутко и мирно, весь облитый ее светом, этим безмятежным и в то же время тихо душу волнующим светом. Петух на высокой готической колокольне блестел бледным золотом; таким же золотом переливались струйки по черному глянцу речки; тоненькие свечки (немец бережлив!) скромно теплились в узких окнах под грифельными кровлями; виноградные лозы таинственно высовывали свои завитые усики из-за каменных оград; что-то пробегало в тени около старинного колодца на трехугольной площади, внезапно раздавался сонливый свисток ночного сторожа, добродушная собака ворчала вполголоса, а воздух так и ластился к лицу, и липы пахли так сладко, что грудь поневоле все глубже и глубже дышала, и слово: «Гретхен» – не то восклицание, не то вопрос – так и просилось на уста.

Городок З. лежит в двух верстах от Рейна. Я часто ходил смотреть на величавую реку и, не без некоторого напряжения мечтая о коварной вдове, просиживал долгие часы на каменной скамье под одиноким огромным ясенем. Маленькая статуя мадонны с почти детским лицом и красным сердцем на груди, пронзенным мечами, печально выглядывала из его ветвей. На противоположном берегу находился городок Л., немного побольше того, в котором я поселился. Однажды вечером сидел я на своей любимой скамье и глядел то на реку, то на небо, то на виноградники. Передо мною белоголовые мальчишки карабкались по бокам лодки, вытащенной на берег и опрокинутой насмоленным брюхом кверху. Кораблики тихо бежали на слабо надувшихся парусах; зеленоватые волны скользили мимо, чуть-чуть вспухая и урча. Вдруг донеслись до меня звуки музыки: я прислушался. В городе Л. играли вальс; контрабас гудел отрывисто, скрипка неясно заливалась, флейта свистала бойко.

– Что это? – спросил я у подошедшего ко мне старика в плисовом жилете, синих чулках и башмаках с пряжками.

– Это, – отвечал он мне, предварительно передвинув мундштук своей трубки из одного угла губ в другой, – студенты приехали из Б. на коммерш.

«А посмотрю-ка я на этот коммерш, – подумал я, – кстати же я в Л. не бывал». Я отыскал перевозчика и отправился на другую сторону.

Может быть, не всякий знает, что такое коммерш. Это особенного рода торжественный пир, на который сходятся студенты одной земли или братства (Landsmannschaft). Почти все участники в коммерше носят издавна установленный костюм немецких студентов: венгерки, большие сапоги и маленькие шапочки с околышами известных цветов. Собираются студенты обыкновенно к обеду под председательством сениора, то есть старшины, – и пируют до утра, пьют, поют песни, Landesvater, Gaudeamus, курят, бранят филистеров; иногда они нанимают оркестр.

Такой точно коммерш происходил в г. Л. перед небольшой гостиницей под вывескою Солнца, в саду, выходившем на улицу. Над самой гостиницей и над садом веяли флаги; студенты сидели за столами под обстриженными липками; огромный бульдог лежал под одним из столов; в стороне, в беседке из плюща, помещались музыканты и усердно играли, то и дело подкрепляя себя пивом. На улице, перед низкой оградой сада, собралось довольно много народа: добрые граждане городка Л. не хотели пропустить случая поглазеть на заезжих гостей. Я тоже вмешался в толпу зрителей. Мне было весело смотреть на лица студентов; их объятия, восклицания, невинное кокетничанье молодости, горящие взгляды, смех без причины – лучший смех на свете – все это радостное кипение жизни юной, свежей, этот порыв вперед – куда бы то ни было, лишь бы вперед, – это добродушное раздолье меня трогало и поджигало. «Уж не пойти ли к ним?» – спрашивал я себя…

– Ася, довольно тебе? – вдруг произнес за мною мужской голос по-русски.

– Подождем еще, – отвечал другой, женский голос на том же языке.

Я быстро обернулся… Взор мой упал на красивого молодого человека в фуражке и широкой куртке; он держал под руку девушку невысокого роста, в соломенной шляпе, закрывавшей всю верхнюю часть ее лица.

– Вы русские? – сорвалось у меня невольно с языка.

Молодой человек улыбнулся и промолвил:

– Да, русские.

– Я никак не ожидал…. в таком захолустье, – начал было я.

– И мы не ожидали, – перебил он меня, – что ж? тем лучше. Позвольте рекомендоваться: меня зовут Гагиным, а вот это моя… – он запнулся на мгновенье, – моя сестра. А ваше имя позвольте узнать?

Я назвал себя, и мы разговорились. Я узнал, что Гагин, путешествуя, так же как я, для своего удовольствия, неделю тому назад заехал в городок Л. да и застрял в нем. Правду сказать, я неохотно знакомился с русскими за границей. Я их узнавал даже издали по их походке, покрою платья, а главное, по выражению их лица. Самодовольное и презрительное, часто повелительное, оно вдруг сменялось выражением осторожности и робости… Человек внезапно настораживался весь, глаз беспокойно бегал… «Батюшки мои! не соврал ли я, не смеются ли надо мною», – казалось, говорил этот уторопленный взгляд… Проходило мгновенье – и снова восстановлялось величие физиономии, изредка чередуясь с тупым недоуменьем. Да, я избегал русских, но Гагин мне понравился тотчас. Есть на свете такие счастливые лица: глядеть на них всякому любо, точно они греют вас или гладят. У Гагина было именно такое лицо, милое, ласковое, с большими мягкими глазами и мягкими курчавыми волосами. Говорил он так, что, даже не видя его лица, вы по одному звуку его голоса чувствовали, что он улыбается.

Девушка, которую он назвал своей сестрою, с первого взгляда показалась мне очень миловидной. Было что-то свое, особенное, в складе ее смугловатого, круглого лица, с небольшим тонким носом, почти детскими щечками и черными, светлыми глазами. Она была грациозно сложена, но как будто не вполне еще развита. Она нисколько не походила на своего брата.

– Хотите вы зайти к нам? – сказал мне Гагин, – кажется, довольно мы насмотрелись на немцев. Наши бы, правда, стекла разбили и поломали стулья, но эти уж больно скромны. Как ты думаешь, Ася, пойти нам домой?

Девушка утвердительно качнула головой.

– Мы живем за городом, – продолжал Гагин, – в винограднике, в одиноком домишке, высоко. У нас славно, посмотрите. Хозяйка обещала приготовить нам кислого молока. Теперь же скоро стемнеет, и вам лучше будет переезжать Рейн при луне.

Мы отправились. Чрез низкие ворота города (старинная стена из булыжника окружала его со всех сторон, даже бойницы не все еще обрушились) мы вышли в поле и, пройдя шагов сто вдоль каменной ограды, остановились перед узенькой калиткой. Гагин отворил ее и повел нас в гору по крутой тропинке. С обеих сторон, на уступах, рос виноград; солнце только что село, и алый тонкий свет лежал на зеленых лозах, на высоких тычинках, на сухой земле, усеянной сплошь крупным и мелким плитняком, и на белой стене небольшого домика, с косыми черными перекладинами и четырьмя светлыми окошками, стоявшего на самом верху горы, по которой мы взбирались.

– Вот и наше жилище! – воскликнул Гагин, как только мы стали приближаться к домику, – а вот и хозяйка несет молоко. Guten Abend, Madame!.. Мы сейчас примемся за еду; но прежде, – прибавил он, – оглянитесь… каков вид?

Вид был точно чудесный. Рейн лежал перед нами весь серебряный, между зелеными берегами; в одном месте он горел багряным золотом заката. Приютившийся к берегу городок показывал все свои дома и улицы; широко разбегались холмы и поля. Внизу было хорошо, но наверху еще лучше: меня особенно поразила чистота и глубина неба, сияющая прозрачность воздуха. Свежий и легкий, он тихо колыхался и перекатывался волнами, словно и ему было раздольнее на высоте.

– Отличную вы выбрали квартиру, – промолвил я.

– Это Ася ее нашла, – отвечал Гагин, – ну-ка, Ася, – продолжал он, – распоряжайся. Вели все сюда подать. Мы станем ужинать на воздухе. Тут музыка слышнее. Заметили ли вы, – прибавил он, обратясь ко мне, – вблизи иной вальс никуда не годится – пошлые, грубые звуки, – а в отдаленье, чудо! так и шевелит в вас все романтические струны.

Ася (собственное имя ее было Анна, но Гагин называл ее Асей, и уж вы позвольте мне ее так называть) – Ася отправилась в дом и скоро вернулась вместе с хозяйкой. Они вдвоем несли большой поднос с горшком молока, тарелками, ложками, сахаром, ягодами, хлебом. Мы уселись и принялись за ужин. Ася сняла шляпу; ее черные волосы, остриженные и причесанные, как у мальчика, падали крупными завитками на шею и уши. Сначала она дичилась меня; но Гагин сказал ей:

– Ася, полно ежиться! он не кусается.

Она улыбнулась и немного спустя уже сама заговаривала со мной. Я не видал существа более подвижного. Ни одно мгновенье она не сидела смирно; вставала, убегала в дом и прибегала снова, напевала вполголоса, часто смеялась, и престранным образом: казалось, она смеялась не тому, что слышала, а разным мыслям, приходившим ей в голову. Ее большие глаза глядели прямо, светло, смело, но иногда веки ее слегка щурились, и тогда взор ее внезапно становился глубок и нежен.

Мы проболтали часа два. День давно погас, и вечер, сперва весь огнистый, потом ясный и алый, потом бледный и смутный, тихо таял и переливался в ночь, а беседа наша все продолжалась, мирная и кроткая, как воздух, окружавший нас. Гагин велел принести бутылку рейнвейна; мы ее распили не спеша. Музыка по-прежнему долетала до нас, звуки ее казались слаще и нежнее; огни зажглись в городе и над рекою. Ася вдруг опустила голову, так что кудри ей на глаза упали, замолкла и вздохнула, а потом сказала нам, что хочет спать, и ушла в дом; я, однако, видел, как она, не зажигая свечи, долго стояла за нераскрытым окном. Наконец луна встала и заиграла по Рейну; все осветилось, потемнело, изменилось, даже вино в наших граненых стаканах заблестело таинственным блеском. Ветер упал, точно крылья сложил, и замер; ночным, душистым теплом повеяло от земли.

– Пора! – воскликнул я, – а то, пожалуй, перевозчика не сыщешь.

– Пора, – повторил Гагин.

Мы пошли вниз по тропинке. Камни вдруг посыпались за нами: это Ася нас догоняла.

– Ты разве не спишь? – спросил ее брат, но она, не ответив ему ни слова, пробежала мимо.

Последние умиравшие плошки, зажженные студентами в саду гостиницы, освещали снизу листья деревьев, что придавало им праздничный и фантастический вид. Мы нашли Асю у берега: она разговаривала с перевозчиком. Я прыгнул в лодку и простился с новыми моими друзьями. Гагин обещал навестить меня на следующий день; я пожал его руку и протянул свою Асе; но она только посмотрела на меня и покачала головой. Лодка отчалила и понеслась по быстрой реке. Перевозчик, бодрый старик, с напряжением погружал весла в темную воду.

– Вы в лунный столб въехали, вы его разбили, – закричала мне Ася.

Я опустил глаза; вокруг лодки, чернея, колыхались волны.

– До завтра, – проговорил за нею Гагин.

Лодка причалила. Я вышел и оглянулся. Никого уж не было видно на противоположном берегу. Лунный столб опять тянулся золотым мостом через всю реку. Словно на прощание примчались звуки старинного ланнеровского вальса. Гагин был прав: я почувствовал, что все струны сердца моего задрожали в ответ на те заискивающие напевы. Я отправился домой через потемневшие поля, медленно вдыхая пахучий воздух, и пришел в свою комнатку весь разнеженный сладостным томлением беспредметных и бесконечных ожиданий. Я чувствовал себя счастливым… Но отчего я был счастлив? Я ничего не желал, я ни о чем не думал… Я был счастлив.

Чуть не смеясь от избытка приятных и игривых чувств, я нырнул в постель и уже закрыл было глаза, как вдруг мне пришло на ум, что в течение вечера я ни разу не вспомнил о моей жестокой красавице… «Что же это значит? – спросил я самого себя. – Разве я не влюблен?» Но, задав себе этот вопрос, я, кажется, немедленно заснул, как дитя в колыбели.

На другое утро (я уже проснулся, но еще не вставал) стук палки раздался у меня под окном, и голос, который я тотчас признал за голос Гагина, запел:

Ты спишь ли? Гитарой
Тебя разбужу…

Я поспешил ему отворить дверь.

– Здравствуйте, – сказал Гагин, входя, – я вас раненько потревожил, но посмотрите, какое утро. Свежесть, роса, жаворонки поют…

С своими курчавыми блестящими волосами, открытой шеей и розовыми щеками он сам был свеж, как утро.

Я оделся; мы вышли в садик, сели на лавочку, велели подать себе кофе и принялись беседовать. Гагин сообщил мне свои планы на будущее: владея порядочным состоянием и ни от кого не завися, он хотел посвятить себя живописи и только сожалел о том, что поздно хватился за ум и много времени потратил по-пустому; я также упомянул о моих предположениях, да, кстати, поверил ему тайну моей несчастной любви. Он выслушал меня с снисхождением, но, сколько я мог заметить, сильного сочувствия к моей страсти я в нем не возбудил. Вздохнувши вслед за мной раза два из вежливости, Гагин предложил мне пойти к нему посмотреть его этюды. Я тотчас согласился.

Мы не застали Асю. Она, по словам хозяйки, отправилась на «развалину». Верстах в двух от города Л. находились остатки феодального замка. Гагин раскрыл мне все свои картоны. В его этюдах было много жизни и правды, что-то свободное и широкое; но ни один из них не был окончен, и рисунок показался мне небрежен и неверен. Я откровенно высказал ему мое мнение.

– Да, да, – подхватил он со вздохом, – вы правы; все это очень плохо и незрело, что делать! Не учился я как следует, да и проклятая славянская распущенность берет свое. Пока мечтаешь о работе, так и паришь орлом: землю, кажется, сдвинул бы с места – а в исполнении тотчас слабеешь и устаешь.

Я начал было ободрять его, но он махнул рукой и, собравши картоны в охапку, бросил их на диван.

– Коли хватит терпенья, из меня выйдет что-нибудь, – промолвил он сквозь зубы, – не хватит, останусь недорослем из дворян. Пойдемте-ка лучше Асю отыскивать.

Мы пошли.

Дорога к развалине вилась по скату узкой лесистой долины; на дне ее бежал ручей и шумно прядал через камни, как бы торопясь слиться с великой рекой, спокойно сиявшей за темной гранью круто рассеченных горных гребней. Гагин обратил мое внимание на некоторые счастливо освещенные места; в словах его слышался если не живописец, то уж наверное художник. Скоро показалась развалина. На самой вершине голой скалы возвышалась четырехугольная башня, вся черная, еще крепкая, но словно разрубленная продольной трещиной. Мшистые стены примыкали к башне; кой-где лепился плющ; искривленные деревца свешивались с седых бойниц и рухнувших сводов. Каменистая тропинка вела к уцелевшим воротам. Мы уже подходили к ним, как вдруг впереди нас мелькнула женская фигура, быстро перебежала по груде обломков и поместилась на уступе стены, прямо над пропастью.

– А ведь это Ася! – воскликнул Гагин, – экая сумасшедшая!

Мы вошли в ворота и очутились на небольшом дворике, до половины заросшем дикими яблонями и крапивой. На уступе сидела, точно, Ася. Она повернулась к нам лицом и засмеялась, но не тронулась с места. Гагин погрозил ей пальцем, а я громко упрекнул ее в неосторожности.

– Полноте, – сказал мне шепотом Гагин, – не дразните ее; вы ее не знаете: она, пожалуй, еще на башню взберется. А вот вы лучше подивитесь смышлености здешних жителей.

Я оглянулся. В уголке, приютившись в крошечном деревянном балаганчике, старушка вязала чулок и косилась на нас чрез очки. Она продавала туристам пиво, пряники и зельтерскую воду. Мы уместились на лавочке и принялись пить из тяжелых оловянных кружек довольно холодное пиво. Ася продолжала сидеть неподвижно, подобрав под себя ноги и закутав голову кисейным шарфом; стройный облик ее отчетливо и красиво рисовался на ясном небе; но я с неприязненным чувством посматривал на нее. Уже накануне заметил я в ней что-то напряженное, не совсем естественное… «Она хочет удивить нас, – думал я, – к чему это? Что за детская выходка?» Словно угадавши мои мысли, она вдруг бросила на меня быстрый и пронзительный взгляд, засмеялась опять, в два прыжка соскочила со стены и, подойдя к старушке, попросила у ней стакан воды.

– Ты думаешь, я хочу пить? – промолвила она, обратившись к брату, – нет; тут есть цветы на стенах, которые непременно полить надо.

Гагин ничего не отвечал ей; а она, с стаканом в руке, пустилась карабкаться по развалинам, изредка останавливаясь, наклоняясь и с забавной важностью роняя несколько капель воды, ярко блестевших на солнце. Ее движенья были очень милы, но мне по-прежнему было досадно на нее, хотя я невольно любовался ее легкостью и ловкостью. На одном опасном месте она нарочно вскрикнула и потом захохотала… Мне стало еще досаднее.

– Да она как коза лазит, – пробормотала себе под нос старушка, оторвавшись на мгновенье от своего чулка.

Наконец, Ася опорожнила весь свой стакан и, шаловливо покачиваясь, возвратилась к нам. Странная усмешка слегка подергивала ее брови, ноздри и губы; полудерзко, полувесело щурились темные глаза.

«Вы находите мое поведение неприличным, – казалось, говорило ее лицо, – все равно: я знаю, вы мной любуетесь».

– Искусно, Ася, искусно, – промолвил Гагин вполголоса.

Она вдруг как будто застыдилась, опустила свои длинные ресницы и скромно подсела к нам, как виноватая. Я тут в первый раз хорошенько рассмотрел ее лицо, самое изменчивое лицо, какое я только видел. Несколько мгновений спустя оно уже все побледнело и приняло сосредоточенное, почти печальное выражение; самые черты ее мне показались больше, строже, проще. Она вся затихла. Мы обошли развалину кругом (Ася шла за нами следом) и полюбовались видами. Между тем час обеда приближался. Расплачиваясь со старушкой, Гагин спросил еще кружку пива и, обернувшись ко мне, воскликнул с лукавой ужимкой:

– За здоровье дамы вашего сердца!

– А разве у него, – разве у вас есть такая дама? – спросила вдруг Ася.

– Да у кого же ее нет? – возразил Гагин.

Ася задумалась на мгновенье; ее лицо опять изменилось, опять появилась на нем вызывающая, почти дерзкая усмешка.

На возвратном пути она пуще хохотала и шалила. Она сломала длинную ветку, положила ее к себе на плечо, как ружье, повязала себе голову шарфом. Помнится, нам встретилась многочисленная семья белокурых и чопорных англичан; все они, словно по команде, с холодным изумлением проводили Асю своими стеклянными глазами, а она, как бы им назло, громко запела. Воротясь домой, она тотчас ушла к себе в комнату и появилась только к самому обеду, одетая в лучшее свое платье, тщательно причесанная, перетянутая и в перчатках. За столом она держалась очень чинно, почти чопорно, едва отведывала кушанья и пила воду из рюмки. Ей явно хотелось разыграть передо мною новую роль – роль приличной и благовоспитанной барышни. Гагин не мешал ей: заметно было, что он привык потакать ей во всем. Он только по временам добродушно взглядывал на меня и слегка пожимал плечом, как бы желая сказать: «Она ребенок; будьте снисходительны». Как только кончился обед, Ася встала, сделала нам книксен и, надевая шляпу, спросила Гагина: можно ли ей пойти к фрау Луизе?

– Давно ли ты стала спрашиваться? – отвечал он с своей неизменной, на этот раз несколько смущенной улыбкой, – разве тебе скучно с нами?

– Нет, но я вчера еще обещала фрау Луизе побывать у ней; притом же я думала, вам будет лучше вдвоем: господин Н. (она указала на меня) что-нибудь еще тебе расскажет.

Она ушла.

– Фрау Луизе, – начал Гагин, стараясь избегать моего взора, – вдова бывшего здешнего бургомистра, добрая, впрочем пустая старушка. Она очень полюбила Асю. У Аси страсть знакомиться с людьми круга низшего; я заметил: причиною этому всегда бывает гордость. Она у меня порядком избалована, как видите, – прибавил он, помолчав немного, – да что прикажете делать? Взыскивать я ни с кого не умею, а с нее и подавно. Я обязан быть снисходительным с нею.

Я промолчал. Гагин переменил разговор. Чем больше я узнавал его, тем сильнее я к нему привязывался. Я скоро его понял. Это была прямо русская душа, правдивая, честная, простая, но, к сожалению, немного вялая, без цепкости и внутреннего жара. Молодость не кипела в нем ключом; она светилась тихим светом. Он был очень мил и умен, но я не мог себе представить, что с ним станется, как только он возмужает. Быть художником… Без горького, постоянного труда не бывает художников… а трудиться, думал я, глядя на его мягкие черты, слушая его неспешную речь, – нет! трудиться ты не будешь, сжаться ты не сумеешь. Но не полюбить его не было возможности: сердце так и влеклось к нему. Часа четыре провели мы вдвоем, то сидя на диване, то медленно расхаживая перед домом; и в эти четыре часа сошлись окончательно.

Солнце село, и мне уже пора было идти домой. Ася все еще не возвращалась.

– Экая она у меня вольница! – промолвил Гагин. – Хотите, я пойду провожать вас? Мы по пути завернем к фрау Луизе; я спрошу, там ли она? Крюк не велик.

Мы спустились в город и, свернувши в узкий, кривой переулочек, остановились перед домом в два окна шириною и вышиною в четыре этажа. Второй этаж выступал на улицу больше первого, третий и четвертый еще больше второго; весь дом с своей ветхой резьбой, двумя толстыми столбами внизу, острой черепичной кровлей и протянутым в виде клюва воротом на чердаке казался огромной, сгорбленной птицей.

– Ася! – крикнул Гагин, – ты здесь?

Освещенное окошко в третьем этаже стукнуло и отворилось, и мы увидали темную головку Аси. Из-за нее выглядывало беззубое и подслеповатое лицо старой немки.

– Я здесь, – проговорила Ася, кокетливо опершись локтями на оконницу, – мне здесь хорошо. На тебе, возьми, – прибавила она, бросая Гагину ветку гераниума, – вообрази, что я дама твоего сердца.

Фрау Луизе засмеялась.

– Н. уходит, – возразил Гагин, – он хочет с тобой проститься.

– Будто? – промолвила Ася, – в таком случае дай ему мою ветку, а я сейчас вернусь.

Она захлопнула окно и, кажется, поцеловала фрау Луизе. Гагин протянул мне молча ветку. Я молча положил ее в карман, дошел до перевоза и перебрался на другую сторону.

Помнится, я шел домой, ни о чем не размышляя, но с странной тяжестью на сердце, как вдруг меня поразил сильный, знакомый, но в Германии редкий запах. Я остановился и увидал возле дороги небольшую грядку конопли. Ее степной запах мгновенно напомнил мне родину и возбудил в душе страстную тоску по ней. Мне захотелось дышать русским воздухом, ходить по русской земле. «Что я здесь делаю, зачем таскаюсь я в чужой стороне, между чужими?» – воскликнул я, и мертвенная тяжесть, которую я ощущал на сердце, разрешилась внезапно в горькое и жгучее волнение. Я пришел домой совсем в другом настроении духа, чем накануне. Я чувствовал себя почти рассерженным и долго не мог успокоиться. Непонятная мне самому досада меня разбирала. Наконец, я сел и, вспомнив о своей коварной вдове (официальным воспоминанием об этой даме заключался каждый мой день), достал одну из ее записок. Но я даже не раскрыл ее; мысли мои тотчас приняли иное направление. Я начал думать… думать об Асе. Мне пришло в голову, что Гагин в течение разговора намекнул мне на какие-то затруднения, препятствующие его возвращению в Россию… «Полно, сестра ли она его?» – произнес я громко.

Я разделся, лег и старался заснуть; но час спустя я опять сидел в постели, облокотившись локтем на подушку, и снова думал об этой «капризной девочке с натянутым смехом…» «Она сложена, как маленькая рафаэлевская Галатея в Фарнезине, – шептал я, – да; и она ему не сестра…»

А записка вдовы преспокойно лежала на полу, белея в лучах луны.